monizm-dialektika-i-protivorechie

МОНИЗМ, ДИАЛЕКТИКА И ПРОТИВОРЕЧИЕ. (Королёв)

Print Friendly, PDF & Email

XXI Международная научная конференция
«Ильенковские чтения»
Э.В. ИЛЬЕНКОВ:
проблема единства и целостности
философско-мировоззренческих взглядов
26-27 апреля 2019
Институт прикладной механики РАН
(Москва, Ленинградский проспект, д. 7/1)

Королё В.А., кандидат философских наук
адвокат
г. Зеленоград

МОНИЗМ, ДИАЛЕКТИКА И ПРОТИВОРЕЧИЕ.

В философской среде при обсуждении научных проблем, так или иначе касающихся мироздания, непременно затрагивается такая категория, как монизм. Но именно монизм в философских трудах Бенедикта Спинозы занимает ключевое место на пьедестале его научных открытий и гипотез. На непреходящее значение монистической теории Спинозы в истории философии неоднократно указывал Э.В. Ильенков, как бы это не показалось некоторым представителям философской науки странным. Сделанное Спинозой фундаментальное открытие о единственной субстанции, не нуждалось в этом указании. Но хотелось бы верить, что после прочтения статей Ильенкова о философии Спинозы и о самом философе, мало у кого возникнет желание усматривать в его философских текстах даже намеки на гилозоизм, хотя до Ильенкова приписывание Спинозе «учения об универсальной одушевленности материи» было хрестоматийной обыденностью.

Несмотря на то, что Б. Спиноза навсегда оставил свой след в истории научных открытий, подавляющему большинству человечества имя философа неизвестно. Не говоря уже о самих его трудах, к которым мало у кого возникает интерес с точки зрении именно их практической значимости в повседневной жизни, как всех живущих на Земле людей, так и каждого человека в отдельности. И в этом неведении нет ничего удивительного. Здесь, скорее всего, повод поразмыслить об объективных причинах такого невнимания к теоретическому наследию философа.

Что касается отношения людей к теориям с точки зрения их практической значимости, то многим живущим на планете Земля людям не известны ни истории большинства научных открытий, ни имена тех, кто открывал ранее невиданные, но очень, как это часто оказывалось, полезные свойства материального мира. И, при этом, никого не надо было принуждать пользоваться предметами культуры, орудиями труда, как и не надо было долго объяснять их полезные свойства. Порой достаточно однажды продемонстрировать то или иное орудие труда или предмет искусства и цепочки из них во всём их многообразии паутиной покрывали всю планету. Более того, на утилитарное использование достижений материальной культуры никак не влияло отсутствие знаний об абсолютных истинах, фундаментальных теориях, понятиях и категориях.

Можно ли таким же образом, т.е. утилитарно, относиться к теориям, которые отражают всеобщие законы мироздания? Нельзя(!), и именно об этом пойдет дальше речь.

С большим сожалением следует признать, что люди в подавляющем большинстве случаев личные повседневные неудачи при попытках воплотить в реальность свои субъективные представления о действительности никак не связывают и не соотносят с собственным пренебрежительным отношением к научным теориям, понятиям, категориям, логическим законам и т.д. Но именно пренебрежительное отношение даже к формальной логике (инструментарию членораздельной речи),  не говоря уже о пренебрежении к категориям и законам материалистической диалектики, диалектической логике, достижения ближайших и случайных целей для многих в будущем неизбежно оборачивались, и всегда будут оборачиваться, трагедиями и драмами. Незадачливым «счастливцам» удачных мгновений жизни ничего не остается, как тешить себя лишь воспоминаниями о временных победах и успехах, которые были в уходящей за горизонт собственной жизни, так и не сделавших по-человечески счастливыми ни их самих, ни кого-либо другого.

А нужно ли знать о сущности человеческого счастья, чтобы быть счастливым? С большой вероятностью можно предположить, что мало кого волнует, было ли то или иное мгновение по-настоящему счастливым или оно было лишь иллюзией счастья. Так или иначе, каждый человек хоть раз в жизни на какое-то короткое время чувствовал себя счастливым, но никто до сих пор не знает, как остановить это прекрасное мгновение, пусть даже и иллюзорное. Без чего невозможно подлинное человеческое счастье?

Счастье и чувство прекрасного не отделимы друг от друга, поэтому без развития способности видеть прекрасное, подлинное счастье невозможно. Способность видеть прекрасное, не есть дар природы, а сложная работа человеческой души. Но многие ли понимали что́ есть такое прекрасное, когда они находились в состоянии, как им казалось, счастья? И нужно ли о нём (прекрасном) что-то знать?

Если прекрасное становится предметом неумелых (не умных) размышлений, то само состояние счастья начинает испаряться, либо обрастать ненужными излишествами, превращаясь в нечто безобразное. Какое уж тут счастье, если размыты контуры идеального образа, которое и есть свидетельство достижения цели при движении к счастью.

Счастье и прекрасное подавляющему большинству людей представляются как чисто субъективные переживания личных жизненных обстоятельств. В действительности так оно и есть. Казалось бы, что этого достаточно, чтобы потребность в этих переживаниях в таком качестве вполне устраивало человека. Но человека всегда преследует желание поделиться этими ощущениями с другими людьми. Однако когда человек делится своими положительными эмоциями, вызванными чувством счастья и прекрасного, он нередко это действие сопровождает требованием к окружающим, либо безоговорочно принимать их, как они есть, либо не вторгаться в них и не пытаться  корректировать их содержание, из-за чего, по мнению счастливцев, происходит крушение надежды на сохранение в своей индивидуальной памяти счастливые переживания. Но поскольку у каждого свои субъективные представления об идеале, и, соответственно, различные представления о способах его достижения, соответственно существуют и разные критерии собственного основания для идеала.  У одних превалирует гедонизм, у других аскетизм, у третьих альтруизм, у четвертых стоицизм и т.д. и т.п. Но если идеал один, как и истина одна, то и способы достижения и того и другого должны быть едиными. И все же логично предположить, что достигать цель, как и постигать способы её достижения, возможно лишь при наличии развитых универсальных мыслительных способностей, если сама цель отождествляется с некоей целостностью. Совершенно не случайно цель и целое имеют один корень. Целеполагание без целополагания либо бесплодно, либо ущербно.

На протяжении всей истории развития общества, начиная с момента появления различий в формах деятельности, а, значит, и появления непреодолимых различий  между всеми членами общества, какие только не возникали идеологические «гребенки», которыми одна часть общества пыталась причесть другую часть общества под единые стандарты мышления о бытии. Этими «гребенками» первоначально были ритуалы и традиции. Ими были также обычное, частное и публичное право, языческие и монотеистические религии, этические учения, и, наконец, различные философские системы. Но именно философия всегда находилась в поисках того самого набора универсальных инструментов мышления, посредством которого можно налаживать связь сознания, всегда красующееся в его неизменно субъективных одеяниях, с объективным миром, с миром, каковым он есть независимо от сознания каждого и даже всех. Удавалось ли ей (философии) находить единственную цепочку, которая реально связывала бы субъективность с объективностью? Удавалось! Но человечество упорно отказывалось, и до сих пор отказывается, брать её в свои руки. Почему отказывается, и что это за цепочка?

Стихийно каждому человеческому индивиду, эта цепочка (цепь) в виде, рассудочных форм мышления, интуиции и, наконец, просто в результате внезапных озарений, указывала способы решения ближайших проблем, в противном случае развитие общества, было бы вообще невозможно. Но чем согрешило современное человечество, что оно до сих пор вынуждено подчиняться стихии случайностей?

Современная общественная идеология, в которой стержнем стали либерально-торгашеские ценности, подмявшие под себя все остальные неоспоримые блага, с завидным упорством и изощрёнными способами постоянно доказывает, что каждый человек является уникальным и неповторимым существом. И за эту эксклюзивность он де должен бороться ежечасно, дабы его не обезличили, и в таком качестве он должен себя постоянно удерживать, чтобы не быть раздавленным (расплющенным под ноль) тисками необходимости и не затеряться между такими же индивидами, как и он сам. При этом он сам периодически вынужден (или его принуждают объективные обстоятельства) постоянно сверкать мишурой и сопровождать полифоническим шумом свою независимость, автономность, атомарность, ведь он же индивид! А и действительно, зачем стремиться быть гением, который, по словам Гёте, и есть «интеллект, зажатый в тиски Необходимости»,[1] если многим не скучно забавляться с собственным многообразием иллюзий о себе и о мире.

Тогда в чём сложность самовыражения и обнаружения себя в качестве активного субъекта в хаосе случайностей? Доказывать свою уникальность и неповторимость можно лишь посредством творения чего-то нового, т.е. того предмета культуры, которого еще нет ни у кого. А поскольку каждый вольно или невольно является творцом, прежде всего, самого себя, как шедевра культуры, творцом своей собственной неповторимости, он не может не вглядываться в зеркало мнений о себе со стороны окружающих его людей. Ведь никто не станет творить невиданный до сего времени предмет культуры, если заведомо будет известно, что он никем не будет востребован на протяжении длительного времени. В этом случае индивид через сотворенную им вещь актуально не обнаруживается для других, а значит, ему невозможно будет обнаружить своё собственное существование и для самого себя, как существа, способного разумно мыслить.

Чтобы наверняка знать, что творимый предмет будет востребован, нужно еще до начала его делания потереться в обществе, понять, кому и почему этот предмет будет нужен. Во-первых, это долго и сложно. Индивиду, наполненному лишь иллюзиями о значимости своих достоинств, трудно самовыражаться в среде таких же, как он. Во-вторых, кроме иллюзий о своих достоинствах, каждый, всё же, достоверно знает, что он существует не только как набор иллюзий о себе и о мире, но он еще есть и как реальное мыслящее (хорошо или плохо, вопрос другой) существо! Даже любая иллюзия есть не что иное, как превращенная форма той реальности, по поводу которой возникла иллюзия.

Субъективность потому и субъективность, что каждый находит в себе что-то такое, чего нет больше ни у кого. Но это что-то, обнаруженное в себе, по мнению его обладателя,  может быть пропуском в ту или иную социальную среду. Поэтому-то об этих находках хочется уведомить других, и, тем самым, заявить, что он уже не каждый я, а есть как некое неповторимое существо со своим набором неповторимо сочетающихся в нём качеств и даже является обладателем всеми задатками, которые необходимы для формирования и реализации универсальных способностей. Действительно, порой достаточно проявиться хотя бы одной творческой способности, чтобы появилось потребность в абсолютизации этой способности. Сколько людей нежится в однажды сверкнувшем изобретении, паразитируя на нём всю оставшуюся жизнь, набивая оскомину у окружающих людей пиарами своей далеко не фундаментальной (общезначимой) эксклюзивности.

Профильные (профессиональные навыки) способности всегда были востребованы лишь в ограниченном социальном пространстве, в ограниченных по кругу лиц отношениях, и при строго определенных способах взаимодействия, тогда как универсальность в том и заключается, что каждое материальное образование имеет такой атрибут, как протяженность, т.е. как нечто сущее всегда и везде. И каждый человек здесь не является исключением. Разница лишь в том, что он, в отличие от всех других материальных тел, способен, так или иначе, осознавать различные состояния своего тела, и при определенных обстоятельствах самостоятельно руководить им. В этом смысле, каждый человеческий индивид уже есть философ ранга, равного Р.Декарту, провозгласившего новую эру в философии одной только фразой: Cogito ergo sum – «Я мыслю, следовательно, — существую».

В чём новизна декартовского высказывания, ставшего философским брендом, если задолго до Декарта и после него люди именно так и обнаруживали существование собственной души (собственного я), делая предметом своих размышлений свои мысли и даже собственные ощущения своего тела, но только с той разницей, что делали они это не всегда критически. А вот в этой-то разнице (в отсутствии критичности), как необходимого признака разумности, и вся суть.

У Декарта знаменитая фраза означала начало бунта разума против любого догматизма и в особенности религиозного. Фраза «я мыслю» всегда пугала и будет пугать всякого ортодокса, любого обскуранта, идеолога частной собственности, политического и религиозного деятеля. Ведь именно такое утверждение  обязывало Рене Декарта рассуждать об истинных методах познания (самообнаружения субъекта), не полагаясь больше на уже существующие мнения, в критическом отношении к которым он решил самостоятельно «стать своим руководителем».[2] Поэтому Декарта и причисляют к первому методологу и систематизатору научного, т.е. истинного мышления и познания.

Человечество за весь путь своего развития ни разу ничего само не придумало, оно всё подглядело в природе, что в философии стало обозначаться  «хитростью мирового разума» (Гегель). И эта способность человечества уметь подглядеть всё у Природы, сегодня для науки стало бесспорным фактом. А кто берет на себя смелость это оспаривать, тот, тем самым, объявляет, что его «творчество» лежит за гранями истины, следовательно, и за пределами науки. Но творя предметы культуры и всё культурное пространство, человек создавал то, что в самой по себе природе не возникло бы без его предметно-преобразующей деятельности. И, если по религиозным учениям Бог сотворил всё, то получается, что он уже больше «ничего не может творить» (Спиноза). Всё – это всё!

Но если творить может человек, и в своих потенциальных  возможностях он ничем не ограничен, то получается, что он и есть то́ самое совершенное существо, которое способно уподобиться Богу. Поэтому для Спинозы Бог и есть истина (т.е. Бог, как вся Природа со всеми её атрибутами), на которую (Природу) человек и должен молиться. А поскольку истина одна, то места для второго Бога наряду с Природой не остается. Здесь лишь возникает возможность дать два названия одному и тому же — Природа=Бог, Бог=Природа. Именно этим можно объяснить глубокую мысль Ф. Энгельса о бессмысленности проблемы первичности и вторичности духа, сознания, мышления и материи. Споры в философии о первичности одного и вторичности другого имеет смысл только в рамках теории познания, гносеологии. Вся бесконечная Природа своим атрибутом имеет мышление, а оно также вечно и бесконечно в своём многообразии, как и материя, поэтому мышление до и вне материи — невозможно. Вполне понятно, почему религия так ненавидит Б. Спинозу и, соответственно, материалистическую диалектику, к которой неизбежно подвели учения Декарта, Спинозы, Фихте, Гегеля, Фейербаха и т.д.

Почему истина одна? Истина от слова есть. И если есть какое-то материальное образование, то при всём желании никто и никогда не способен создать абсолютно такое же материальное образование. И сколько бы ни упражнялись в этом радетели «искусственного интеллекта», их старания будут обречены на провал изначально. Копия всегда останется копией, как бы она не была совершенна и всегда будет менее совершенна оригинала.

Да, но человеческий индивид все же ограничен в пространстве и во времени, и уже только поэтому не может претендовать на вездесущее всемогущество. Это вроде бы и так, но мышление, коим обладает пусть даже и не столь развитое существо, как земной человек, является, согласно учению Спинозы, атрибутом (неотъемлемым свойством) субстанции (материи). И, коль уж Природа (материя) бесконечна, то кто может запретить полагать, что любое материальное образование (протяженность) является центром бесконечной Природы? Неделимый атом бесконечно делим. Или есть желающие указать для него пределы его делимости в микромире? Мы, как живые существа, состоим из атомов, следовательно, как нечто сущее в бездну микромира простирается бесконечность материального субстрата, из которого состоит наше тело.

Теперь переведем наше внимание на бездну макромира. Скопление звезд образует галактику, скопление галактик образует метагалактику, скопление метагалактик образует квазигалактику и т.д. до бесконечности. Кто-то возьмет на себя ответственность указать границы, за пределами которой существует ничто? А если оно все же  существует, то оно должно быть бесконечным и одновременно должно быть границами материальной субстанции, в которой тоже есть место для ничто, хотя и относительного, а не абсолютного.  Но в понятии Вселенная уже скрыто противоречие, ибо оно содержит в себе ограничение в виде понятия «всё». При таком раскладе нетрудно центром вселенной назначить любое материальное тело.

Разум потенциально способен беспрерывно охватывать бесконечность макромира вместе с так называемым ничто, и бесконечность микромира. В этих двух «дурных», по  словам Гегеля, бесконечностях каждый вполне на законных основаниях может полагать себя центром Вселенной. Ведь только в бесконечности центром может мыслиться любая точка, любое материальное образование, обладающее, при этом, свойством (признаком) некоей целостности. Вот и не ищите вне себя целостность (Бога). Так что наиглупейшее допущение за пределами материальной субстанции бесконечного ничто (абсолютной пустоты), ничего не меняет ни в понятии того, что можно мыслить как нечто целое, ни в понятии любого материального образования в качестве центра Вселенной. А если учесть, согласно учению Спинозы, что  мыслит вся Природа (попробуйте у неё отнять это свойство, коль уж мышление является атрибутом всей Природы), то и оконечивать себя частными интересами, частной деятельностью, полагая, что здесь достигается некая целостность, бессмысленно и бесполезно.

В таком случае – что́ есть целое, если целостность предполагает границы? В этих рассуждениях каждый конкретный человек, если он помыслил себя центром мироздания, уж точно должен быть неким целостным и единым образованием. Тогда в чём оно для него может выражаться?

Целое – есть функция, в том числе и для человека. Но для человека функцией может быть только его способность мыслить в согласии с законами и Природы и Общества, т.е. всей Природы, всего Общества. Но, поскольку каждый конкретный человек, как и всё человечество, ограничены в пространстве и во времени, то требуется экстраполировать мышление каждого и всех сразу за пределы наличного бытия, как самой тощей (бедной), по справедливому замечанию Гегеля, категории. А это возможно лишь при присвоении такой способности, как мыслить диалектически, при присвоении всего арсенала инструментов диалектической логики, в том числе и при формировании исторического сознания.

А если еще учесть, что человек не является частью Природы, точнее он настолько её часть, насколько он её (Природу) сделал частью своего культурного (неорганического) тела, то ему ничего не остается, как через это постоянное делание (преобразование одного в другое) познавать диалектику взаимодействия части и целого, конечного и бесконечного. Диалектико-материалистическое мышление с точки зрения методологии научного познания истины является предметом исследования философии. Вне присвоения человечеством диалектико-материалистического мышления, как единственного способа разумного бытия, человечество не выживет, оно себя уничтожит как негодное (несовершенное) образование, поскольку оно не спешит стать совершенным (свершившимся, другими словами) образованием, разумным субъектом.

Когда постоянно и повсеместно слышишь, что философия – это суждения ни о чём, то возникает чувство, что человечество так и не поняло, что оно приобрело в лице теории познания, коим философия всегда занималась. Поэтому Ленин и заключил в своих философских тетрадях буквально следующее: «Если Магх не оставил „Логики" (с большой буквы),
то он оставил логику „Капитала"…. В „Капитале" применена к одной науке логика, диалектика и теория познания, не надо 3-х слов: это одно и то же».[3]

Надо бы наконец-то уяснить всем тем, кто ратует за плюрализм в философии, а значит и за плюрализм в других сферах общественного сознания, что он в них, мягкое говоря, неуместен. Трудно себе представить более строгую науку, которая требовала бы самого жесткого подчинения выработанным философией понятиям, категориям, законам, которые и есть, в сущности, субъективная диалектика, присвоенная человечеством из объективной диалектики, присуще всей Природе. Пренебрежение ими, вольное обращение с ними, равносильно побегу от, и из разумной действительности.

[1] Цитата взята из  ΙΙ раздела книги «Э.В. Ильенков. Личность и творчество».  Спиноза (материалы к книге). –М.: 1999 г. с. 222.

[2] Декарт Р. Рассуждения о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках. Соч. в 2-х томах. Т. 1 – М.: Мысль, 1989 г. с. 259.

[3] В.И. Ленин. ПСС. т. 29. Философские тетради. – М.: Политическая литература, 1973, с. 301.

 

Ваша оценка
[Всего голосов: 9 Среднее: 5]

Автор записи: Юрист