Ойттинен Веса «Ильенков и ленинская диалектика»

Современная гуманитарная академия

Философское общество «Диалектика и культура»

Общественно-политический журнал «Альтернативы»

Восточное Отделение Казахстанского Философского Конгресса (Казахстан)

Александровский институт Хельсинкского университета (Финляндия)

Э.В.Ильенков и проблема человека в революционную эпоху. Материалы XIX Международной научной конференции «ИЛЬЕНКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ» (Москва, 20-21 апреля 2017 г.) М., Изд-во СГА, 2017.

Под общей редакцией д.ф.н. Мареевой Е.В.

Редакционная коллегия:

д.ф.н. Лобастов Г.В.

д.ф.н. Мареев С.Н.

д.ф.н. Майданский А.Д.

д.ф.н. Иващук О.Ф.

В сборник материалов включены доклады и выступления очных и заочных участников XIX Международной научной конференции «ИЛЬЕНКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ». Тема конференции «Э.В. Ильенков и проблема человека в революционную эпоху». На конференции обсуждались общеметодологические проблемы субъекта истории и противоречивости общественного прогресса, диалектики революционного творчества и преодоления отчуждения во всех его исторических формах. В свете 100-летнего юбилея Октябрьской социалистической революции значительная часть докладов была посвящена исследованию природы современного капитализма, диалектики формального и реального обобществления и противоречий построения социализма в СССР.

Ойттинен Веса (Хельсинки, Финляндия)

Ильенков и ленинская диалектика

Эвальду Ильенкову – возможно, самому известному советскому философу – никогда не хотелось считаться «диссидентом». Напротив, он всегда подчеркивал, что его понимание философии, и особенно марксистской диалектики, соответствовало идеям Маркса и Ленина. Это «диаматчики» и партийные бюрократы ошибались в отношении истинной интерпретации марксизма-ленинизма, а не он. Уже в своей первой, основополагающей работе «Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса», опубликованной в 1960 году, Ильенков заявляет о «восхождении от абстрактного к конкретному» как квинтэссенции метода Гегеля и Маркса и дает понять читателю, что Ленин тоже был приверженцем этого метода:

«“Логическое рассуждение” по типу “с одной стороны, с другой стороны”, рассуждение, выхватывающее более или менее случайно различные стороны предмета и ставящее их в связь опять-таки более или менее случайную, Ленин справедливо высмеивает, как рассуждение в духе школьной формальной логики. [...]. Если бы партия рассуждала о профсоюзах по этому принципу, то не могло бы быть и речи ни о какой принципиальной научно-продуманной политической линии. Это было бы равнозначно полному отказу от теоретического отношения к вещам вообще» [Ильенков 1960, с. 79-80].

Ильенковский взгляд на Ленина как диалектика

Это уже было прочтение Ленина, которое должно было сделать позицию «диаматчиков» шаткой. Того же самого хода мысли придерживался Ильенков в течение всей своей продуктивной жизни. Последней для него стала тонкая, объемом всего 180 страниц, книжечка «Ленинская диалектика и метафизика позитивизма», опубликованная посмертно в 1980 году, через год после его самоубийства. Примечательно, что эта книга, с коротким предисловием друга Ильенкова Льва Науменко, была опубликована престижным партийным издательством «Политиздат», но удивительнее всего ее огромный тираж – 100 000 экземпляров.

Такой тираж для философской брошюры был бы неслыханным в современных условиях, и даже в Советском Союзе он был чрезвычайно высоким. Владислав Хеделер, немецкий ученый, который принимал участие в первой конференции об Ильенкове на Западе в 1999 году, подозревал, что за всем этим крылся политический расчет: власти хотели «как можно скорее вернуть “критического марксиста” в традиционное русло официального марксизма-ленинизма» [Hedeler 2000, p. 282]. Это может быть правдой, а может и нет; я, со своей стороны, вполне могу себе представить, что это была и попытка обратного влияния: друзья Ильенкова в партии, возможно, пытались повлиять на сознание властей, популяризируя его идеи.

Как бы то ни было, посмертная книга Ильенкова о ленинской диалектике вызвала даже у многих его почитателей холодность или чувство неловкости. Книга написана в резком полемическим тоне – в самом деле, этим она напоминает ленинский «Материализм и эмпириокритицизм» (1909), который и впрямь мог быть одним из образцов для нее, – а в его атаках на «позитивизм» звучат навязчивые обертоны. Главный злодей в этой книге – Александр Богданов, как и в книге Ленина 1909 года. Еще один проблемный момент – история издания книги. Сравнив книгу со статьей Ильенкова, опубликованной годом ранее, в 1979 году, в официальном теоретическом журнале партии «Коммунист» (где одним из редакторов был Науменко), Владислав Хеделер считает, что первоначальный текст Ильенкова был сильно отредактирован[1].

Конечно, мы должны надеяться, что оригинальная рукопись (или рукописи) книги по ленинской диалектике однажды будет обнаружена в архиве Ильенкова, который в настоящее время изучает и собирается издавать профессор Андрей Майданский. Тем не менее, я считаю, что книга отражает в основном аутентичные взгляды Ильенкова на эту тему, хотя и в полемической форме. Ильенков известен своим отвращением к «позитивизму», которому он, однако, никогда не давал точного определения. Понятно, что «позитивизм» представлялся ему не только определенным философским течением с эмпиристской эпистемологией. Он увидел в нем мировоззрение, которое нашел отталкивающим – из-за узко «технократического» отношения к обществу и задачам построения социализма. Мне кажется, что Ильенков чувствовал, что советское общество сбилось с пути в 1970-х годах, забывая гуманистические и культурные идеалы социализма. Это объясняет, на мой взгляд, часто чрезмерно агрессивный тон «Ленинской диалектики и метафизики позитивизма». Цель состояла в том, чтобы продемонстрировать, что же «действительно говорил» Ленин, и обернуть это против реального советского общества, существовавшего во времена Брежнева.

Но если это действительно было стратегией Ильенкова, – а именно, использовать Ленина против «реального социализма», – то у нее были свои проблематичные стороны. Если Ленин является критерием оценки советских реалий, то высок риск занять агиографическую позицию по отношению к Ленину. Собственно, Ленин Ильенкова в книге «Ленинская диалектика...» мало чем отличается от изображения непогрешимого теоретического гения, созданного еще в конце 1920-х годов и канонизированного в таких текстах, как статья В. Адоратского 1930 года, где утверждалось, что Ленин уже с юности был мастером марксистской диалектики[2]. Фактически, Ильенков идет даже дальше, чем Адоратский, утверждая, что Ленин впитал философию Гегеля уже во время сибирской ссылки в Шушенском в 1897—1900 гг., где изучал гегелевскую «Феноменологию духа». Тот факт, что от этого периода не сохранилось никаких выдержек или заметок о Гегеле, Ильенкову безразличен[3].

Отталкиваясь от этой догматической отправной точки, Ильенков делает в «Ленинской диалектике» некоторые интересные замечания, касающихся Ленина как философа и ставит под вопрос пару общепринятых советских интерпретаций. Например, по его словам, это «легенда», что в «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин «отстаивал только общие аксиомы всякого материализма (не обращая якобы особого внимания на диалектику), а в «Философских тетрадях» приступил к специальному изучению проблем диалектики» [Ильенков 1980, с. 161]. Для Ильенкова неправомерно говорить о ленинском «Материализме и эмпириокритицизме» как о работе, ориентированной только на гносеологические вопросы [Ильенков 1980, с. 162].

Ильенков, несомненно, прав, подчеркивая единство – по крайней мере относительное единство – ленинской работы. На Западе появилась интерпретационная традиция «двух Лениных», более ранний – вульгарный материалист и представитель примитивной теории отражения, и поздний – искусный диалектик и поклонник Гегеля[4]. Эта дуалистическая картина имеет мало подтверждений в собственной работе Ленина, и интерпретация Ильенкова здесь, конечно, ближе к исторической правде. Однако Ильенков в то же время читает Ленина в свете своей любимой философской идеи – абсолютного совпадения диалектики, логики и теории познания. Это гегелевская идея, которую Ленин одобрительно цитирует в своих «Философских тетрадях», хотя (и это симптоматично) он, похоже, не использует ее в дальнейшем.

Что Ленин действительно понимал под диалектикой?

Для Ильенкова Ленин, таким образом, является образцом материалистической диалектики. По его словам, «Ленин превосходно знал ту высшую историческую форму диалектики, которая и составляла «душу марксизма» – диалектику «Капитала», диалектику как логику мышления Маркса и Энгельса, материалистическую диалектику» [Ильенков 1980, с. 28].

Но что же Ленин понимал под «диалектикой»? Если мы внимательно прочитаем его тексты, то скоро обнаружится странная особенность. Разговор Ленина о «диалектике» часто бывает случайным, но одна черта повторяется: идея конкретного анализа конкретной ситуации. Примеров множество, поэтому достаточно привести цитату из важной работы 1904 года «Шаг вперед, два шага назад»: «Истинная диалектика не оправдывает личные ошибки, а изучает неизбежные повороты, доказывая их неизбежность на основании детальнейшего изучения развития во всей его конкретности. Основное положение диалектики: абстрактной истины нет, истина всегда конкретна...» [Ленин, т. 8, с. 400].

Идея конкретного, всестороннего анализа явлений является отличительной чертой ленинского гения. Именно эта черта позволила ему увидеть скрытые возможности в политических процессах, которые другие политики не видели, поскольку они смотрели на мир сквозь очки догматической теории. Мы видим эту творческую черту в Ленине, когда он воспользуется революционной возможностью в октябре 1917 года, игнорируя предупреждения таких «ортодоксальных» марксистов, как Каутский или Плеханов. Ленин никогда не был узником теории: конкретная ситуация и возможности, которые она ему предлагала, всегда были важнее для него, чем абстрактные теоретические схемы. В «Ленинской диалектике» Ильенков конечно прав, когда он подчеркивает новаторство Ленина в его философском и политическом анализе.

Однако я бы отметил два момента, касающихся ленинской идеи «конкретности истины». И его понятие истины, и его мысли о конкретности были совершенно иными, чем у Гегеля.

а) Ленинское понятие истины отличается от того же понятия Гегеля

Исходя из вышесказанного, нет ничего более естественного, чем отождествить понятия истины Ленина и Гегеля. Знаменитый немецкий драматург Бертольд Брехт сделал это. Он любил повторять выражение «Истина всегда конкретна», которая, по его словам, была idée-maîtresse[5] диалектики Гегеля; он даже написал эти слова на стропильной ферме дома, в котором он жил во время своего изгнания в Дании в 1930-х годах, чтобы постоянно держать их в голове. Выражение действительно звучит по-гегельянски. Но, на деле, искать его у Гегеля тщетно. Кажется, Брехт взял его у Ленина и интерпретировал как гегелевскую черту в ленинской мысли. Но все не так просто.

Во-первых, у Ленина и Гегеля были совершенно противоположные понятия истины. Для Ленина истина в соответствии с «теорией отражения», которой он придерживался, была по существу старым добрым аристотелевским отношением соответствия: Х истинно, если Х «соответствует» факту Yвне ума. Вопрос о том, что такое «соответствие», конечно, проблематичен. Но основная идея заключается в том, что факты имеют приоритет, а субъективные мысли вторичны, т.е. зависят от фактов, если предполагается их истинность. Для Гегеля, напротив, аристотелевская интерпретация истины как adaequatio rei et intellectus недостаточна. Для него более глубокое определение истины состоит в том, чтобы сказать, что это «соответствие содержания самому себе» (Übereinstimmung eines Inhalts mit sich selbst, in: Enzyklopädie, § 24 Zusatz 2), – и это «совершенное иное значение истины, нежели указанное выше» (т.е. аристотелевское. – В.О.). Таким образом, ясно, что ленинские и гегелевские взгляды на истину не тождественны.

Когда Гегель говорит, что «истина есть целое» (das Wahre ist das Ganze, – Enzyklopädie, ibidem), он имеет в виду целое как тотальность, где различие между субъективным и объективным, или субъектом и субстанцией в конечном счете оказывается снятым. Это снятие – процесс, в котором субстанция становится все более и более опосредствованной субъектом, пока они, наконец, не обретут синтез в Абсолютной Идее. Для Гегеля в этом процессе и заключается вся реальность вселенной, посему он может утверждать, что «исполнение» (осуществление, Ausführung) этого процесса по крайней мере так же важно, как и его конечный результат. Таким образом, хотя взгляды Ленина и Гегеля на необходимость конкретного подхода к реальности кажутся на первый взгляд сходными, на самом деле между ними существует глубокое различие. «Конкретный анализ конкретной ситуации» Ленина является фактологическим; он состоит в эмпирическом исследовании; Гегель, со своей стороны, отбросил эмпирицистский подход, который, по его словам, «вместо того, чтобы искать истину в самой мысли», ложно пытается получить ее «из опыта» (Enzyklopädie, § 37).

Поэтому, когда Ленин говорит, что «эта азбука [диалектики] утверждает, что никакой отвлеченной истины нет, истина всегда конкретна» [Ленин, т. 9, с. 47], – он говорит совсем не то, что хотел сказать Гегель. Он не конструирует тотальность, в которой все детали были бы моментами, подчиненными телеологическому движению Целого. Для Ленина идея конкретности истины – это способ, который позволяет избежать ловушки абстрактного и догматического детерминизма. На мой взгляд, важно видеть, что хотя и Гегель, и Ленин критиковали абстрактные теории, их мотивы были разными: для Гегеля целью было построение органичной, многообразно детализированной тотальности, в то время как у Ленина не было таких «тотальностных» амбиций; к чему он стремился, так это детально проанализировать трещины на, казалось бы, монолитном фасаде той детерминистской теории истории, в духе которой марксизм был истолкован сторонниками II Интернационала.

б) Ленин следует за Чернышевским, а не за Гегелем

Но откуда у Ленина его идея «конкретного анализа» и «конкретности истины», если не от Гегеля? Удивительно, но она исходила не от марксизма, а от народников, которые восстали против догматической интерпретации предопределенной последовательности общественно-экономических формаций, предложенной марксистами II Интернационала. Эта схема, казалось, отрицала все альтернативные перспективы для России. Страна должна была перейти от феодализма к капитализму, следуя железной необходимости законов исторического развития. Именно теоретик народничества Чернышевский сформулировал «принцип конкретности» уже в 1855-56 гг. в эссе, посвященном русской литературе:

«Сущность его [диалектического метода. – В.О.] состоит в том, что мыслитель не должен успокаиваться ни на каком положительном выводе, а должен искать, нет ли в предмете, о котором он мыслит, качеств и сил, противоположных тому, что представляется этим предметом на первый взгляд; таким образом, мыслитель был принужден обозревать предмет со всех сторон [...]. Этим способом, вместо прежних односторонних понятий о предмете, мало-помалу являлось полное, всестороннее исследование [...]. Но в действительности все зависит от обстоятельств [...]. Каждый предмет, каждое явление имеет свое собственное значение, и судить о нем должно по соображению той обстановки, среди которой оно существует; это правило выражалось формулою: “отвлеченной истины нет; истина конкретна” т. е. определительное суждение можно произносить только об определенном факте, рассмотрев все обстоятельства, от которых он зависит» [Чернышевский 1986, с. 280-281].

Для Чернышевского гегелевская диалектика состоит, прежде всего, в конкретном анализе всех сторон данного явления. Чернышевский не дает в своем эссе более подробного изложения метода Гегеля. Он не говорит ни об опосредствовании субъекта и субстанции, ни о субъективности как абсолютной, соотносящейся с собой негативности, ни о триадическом движении категорий – всё это, по сути, сущностные черты гегелевского диалектического метода. Во внимание принята лишь «конкретность» аналитического подхода.

Нельзя не согласиться, когда Роберт Майер в основополагающей статье по ленинской диалектике утверждает, что «Ленин [...] не говорил ничего оригинального о диалектике в 1904 году, когда он отождествлял ее с конкретностью и тактическим релятивизмом». Этот взгляд был заимствован у Плеханова, который в свою очередь взял его у Чернышевского. Но Ленин обернул это против собственной фракции Плеханова в РСДРП, показав, что «главная слабость меньшевизма и других революционных тенденций была недиалектической тенденцией полагаться на абстрактные и универсальные правила для решения конкретных тактических проблем» [Roert 1999,  p. 46].

с) Ленин никогда не формулировал никакой «диалектической логики»

Но, может быть, Ленин позднее в «Философских тетрадях» 1914—1915 гг. формулировал идею диалектики, которая была бы несколько более специфичной, нежели подчеркивание важности конкретного анализа, сопровождаемое смутными намеками на роль «противоречий» в процессе познания и в объективной реальности? Большая часть тетрадей состоит из выдержек и прямых цитат из гегелевской «Науки логики», и не всегда легко отличить отрывки и формулировки, выражающие взгляды Гегеля, от тех, где высказываются собственные мысли Ленина. Есть, однако, некоторые места в гегелевском конспекте, где Ленин отступает от переписывания Гегеля и формулирует некоторые мысли о том, что он только что прочитал. Один такой отрывок находится в конце примечаний к «Науке логики» с названием «Резюме диалектики»; другой – более длинный фрагмент, изложенный в 1915 году, «К вопросу о диалектике», который, по словам редакторов произведений Ленина, содержится в записной книжке «между конспектом книги Лассаля о Гераклите и конспектом «Метафизики» Аристотеля» [Ленин, т. 29, с. 658]. Кажется, эти фрагменты дают наиболее «достоверную» картину ленинских идей о диалектике и важности Гегеля для марксизма.

В первом фрагменте «Резюме диалектики» Ленин отходит от гегелевского определения «диалектического момента» в суждении, который гласит: «Этот   столь же синтетический, как и аналитический момент суждения, в силу  какового  (момента) первоначальная общность [общее понятие] само из себя определяется как другое по отношению к себе, должен быть назван диалектическим» [Ленин, т. 29, с. 201]. Ленин как будто бы качает головой, когда он комментирует: «Определение не из ясных!!». Но Ленин старается, тем не менее, уловить основные черты гегелевской диалектики. Он перечисляет целых шестнадцать «элементов диалектики», среди которых «вся совокупность многоразличных отношений этой вещи к другим»; идея развития; «вещь (явление etc.) как сумма и единство противоположностей»; «не только единство противоположностей, но переходыкаждого определения, качества, черты, свойства, в каждое другое в свою противоположность»; «бесконечный процесс углубления познания человеком вещи, явлений, процессов и т. д. от явлений к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности»; ««повторение в высшей стадии известных черт, свойств etc. низшей и возврат якобы к старому (отрицание отрицания)» [Ленин, т. 29, с. 202-203].

Если более внимательно рассмотреть все эти определения «элементов» диалектики, скоро станет очевидно, что они в основном являются ничем иным, как дополнительными уточнениями взгляда на диалектику, который Ленин имел уже задолго до предполагаемого «поворота» 1914 года. Даже в «Философских тетрадях» диалектика для Ленина – прежде всего теория конкретности, метод учета всех деталей и сторон феномена, подлежащего анализу.

Это впечатление подтверждается, если мы прочитаем второй фрагмент «К вопросу о диалектике», который, по-видимому, написан немного позже предыдущего. Здесь Ленин впервые упоминает «единство противоположностей» как характеристику диалектики, но продолжает: «Диалектика как живое, многостороннее (при вечно увеличивающемся числе сторон) познание с бездной оттенков всякого подхода, приближения к действительности (с философской системой, растущей в целое из каждого оттенка) – вот неизмеримо богатое содержание по сравнению с «метафизическим» материализмом» [Ленин, т. 29, с. 321-322]. Опять же, он подчеркивает богатство, многогранность, конкретность диалектического исследования.

* * *

Ленин вполне прав, когда он говорит, что одним из отличительных признаков диалектического подхода является «живое многостороннее познание». Но, как уже сказано, мы не находим у Ленина какой-либо явно выраженной формулировки диалектической логики – если мы под логикой понимаем какой-то последовательный порядок категорий. Это противоречит предположениям Ильенкова и многих других советских философов с репутацией «гегельянцев», утверждавших, что Ленин дает нам материалистическую интерпретацию гегелевской диалектики. Действительно, у Ленина мы находим много интересных и проницательных замечаний о философии Гегеля, сделанных с материалистической точки зрения. Но они остаются разрозненными, фрагментарными и не образуют единого целого. Если бы Ленин, как марксист, переворачивал Гегеля с головы на ноги (как принято говорить), то это подразумевало бы, что он разрабатывает – или, по меньшей мере, делает эскиз – материалистическую систему категорий. Но мы не находим ничего подобного в опубликованных работах Ленина или в его рукописях.

Могут возразить, что Ленин, подобно Марксу и другим подлинным философам-марксистам, намеревался взять у Гегеля только метод, а не систему категорий. Этот аргумент отражает старый спор о системе и методе между марксистами, который был инициирован комментариями Энгельса о несоответствии между революционным методом и консервативной системой у Гегеля. Но на самом деле, мне кажется, что под «системой» Энгельс имел в виду у Гегеля, прежде всего, так называемую «реальную философию» (Real philosophie), то есть философию природы, истории, искусства и религии. Метод, с другой стороны, заключался в логике философских категорий.

Замысел Гегеля в его «Науке логики» заключался в том, чтобы исполнить и превзойти намерения Канта в этом плане. Как хорошо известно, Кант жаловался, что Аристотель оставил нам 12 категорий, но не предложил никаких объяснений, почему именно эти категории должны быть основными. Кант пытался дать обоснование категорий, выводя их из синтетической деятельности Трансцендентального Я. По мнению Гегеля, Канту это не удалось. Для Гегеля обоснование категорий диалектической логики возможно только в том случае, если понимать категории как самодвижущиеся. В марксистской философии такой взгляд на категории не может быть принят – это не что иное, как «Ideen mystik» (мистика идей), как справедливо отмечает Ленин.

Но проблема системы категорий сохраняется даже в марксистской диалектической логике. Многие советские философы пытались построить такие системы и тем самым возродить проекты Канта и Гегеля в обосновании категорий – из недавних времен можно было бы назвать, например, Павла Копнина и Александра Шептулина. На мой взгляд, симптоматично, что Ильенков никогда не участвовал в этих проектах. Для него важнее другие аспекты диалектической мысли, например идея восхождения от абстрактного к конкретному, или тезис о том, что диалектика, логика и теория познания образуют неразрывное единство.

Вопрос, однако, в том, действительно ли Ленин сознательно следовал этим идеям в своих работах и исследованиях, как утверждает Ильенков. Его Ленин в значительной степени является конструкцией: знатоком гегелевской диалектики, который гениальным образом мог «применять» идеи Гегеля на материалистическом поприще. Истина, на мой взгляд, более проста. У Ленина был выдающийся аналитический ум, который мог вдаваться в самые конкретные детали изучаемых им проблем и таким образом мог видеть возможности и альтернативы в политических и социальных процессах, которые другие марксисты его времени обычно не замечали. Но называть эту редкую способность «диалектическим мышлением» – в смысле сознательного применения метода – дело совсем иное.

Литература

1. 1.Anderson K. Lenin, Hegel and Western Marxism. Urbana/Chicago: Univ. of Illinois Press, 1995
2. 2.Hedeler W. Bemerkungen zu “Die Leninsche Dialektik und die Metaphysik des Positivismus” von E.W. Iljenkow, in: Vesa Oittinen (ed.), Evald Ilyenkov’s Philosophy Revisited, Helsinki 2000 (Kikimora Publications, Series. B. 13).
3. 3.Oittinen V. What Kind of Dialectician was Lenin? // The Political Philosophy of Lenin» (ed. by Norman Levine and Tom Rockmore). Palgrave, 2017 (forthcoming).
4. 4.Roert M. Lenin and the Practice of Dialectical Thinking, in: Science & Society 63: I (1999)
5. 5.Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1960.
6. 6.Ильенков Э.В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М.: Политиздат, 1980.
7. 7.Ильенков Э.В. Материализм воинствующий – значит диалектический. К 70-летию выхода в свет книги В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» // Коммунист. 1979. № 6.
8. 8.Ленин В.И.  Шаг вперед, два шага назад // Ленин В.И. Полное собрание сочинений в 55 томах. 5-е изд. М.: Политиздат, 1967. Т. 8.
9. 9.Ленин В.И. Шаг вперед. Два шага назад. Ответ Розе Люксембург // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 9. С. 47.
10. 10.Ленин В.И. Философские тетради // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 29.
11. 11.Чернышевский Н.Г. Очерки гоголевского периода русской литературы //  Чернышевский Н.Г. Сочинения в двух томах. М.: Мысль, 1986. Т. 1.

Перевод с английского С.Н. Мареева

 

[1]См.: Hedeler 2000, p. 287. Речь идет о статье Ильенкова «Материализм воинствующий – значит диалектический» [Ильенков 1979].

[2]Статья В.В. Адоратского о биографии Ленина впервые была опубликована в журнале«Пролетарская Революция» №№ 1 и 2-3 за 1930 г. и стала образцом для последующих рассуждений о Ленине как теоретике.

[3]См.: Ильенков 1980, с. 29.

[4]Этот тезис специально обоснован Кевином Андерсеном (KevinAnderson), в его работе «Lenin, HegelandWesternMarxism» [Anderson 1995]. Я  анализирую аргументы Андерсона более детально в своей статье «WhatKindofDialecticianwasLenin?», которая будет опубликована в книге «ThePoliticalPhilosophyofLenin» (2017).

[5]Излюбленная идея (франц.).