Советский философ Э.В. Ильенков в своей статье «Маркс и западный мир»,[1] подготовленный им для доклада на симпозиуме, проходившего в 1965 году в Лондоне, высказал суждение, что культура западного мира своим развитием обязана частной собственности. И продуктом этой культуры был не только Маркс, соответственно и всё его учение, но и Ленин с его революционной концепцией преобразования буржуазного общества в общество без классов. В связи с этим следует заметить, что Ленин в начальный период своей политической деятельности придерживался точки зрения, что в России просто необходимо развивать отношения частной собственности вплоть до проникновения их во все поры экономической структуры общества, и особенно в российскую деревню. По его убеждению данное обстоятельство в последующем могло бы благоприятно повлиять на процесс полного уничтожения всех отношений, основанных на частной собственности.
Подобное отношение к частной собственности не следует воспринимать как реверансы со стороны Маркса и Ленина неизбежному пришествию и доминированию в обществе этих отношений. Просто у этих мыслителей понимание общественных связей и отношений между людьми, основанных на частной собственности, сформировалось на действительно научной основе, и мало имеет что-то общее с представлением, которое может сформироваться у многих при отсутствии критического подхода к самому процессу изучения их теоретического наследия и проблем, связанных с собственностью. Попробую обозначить значимые контуры проблемы в понимании сути такого социального института, как собственность, исходя из того самого внутреннего противоречия, благодаря которому можно увидеть начальные и конечные границы функционирования собственности вообще и частной собственности в частности.
_____________________________________________
Частная собственность в Европе, которую можно считать её колыбелью, существовала со времен античности. Более того, она в Древнем Риме обрела свою классическую форму в известном своде правовых установлений, как Римское частное право, которое знало и публичное право, регламентирующее, по определению Ульпиана, положение государства. Римское право стало своего рода аттестатом зрелости отношений, основанных на собственности. Поэтому сколько угодно можно рассуждать о праве, но понять этот социальный институт вне отношений собственности невозможно, поскольку вне этих отношений право не возникает и общество в нём особой нужды не испытывает.
Но когда право по мере развития и усложнения отношений собственности окончательно отчуждается от каждого члена общества, оно становится самостоятельной силой, довлеющей над каждым индивидом, подминая под себя всякую индивидуальность, хотя, ради справедливости, надо сказать, что в известных пределах право ограничивает и произвол индивидов. Тем не менее, и отношения собственности и право, регламентирующее эти отношения, – закономерные ступени в развитии человеческой культуры. И если появление таких социальных институтов, как собственность и право есть неизбежность, то вопрос о том, является ли их функционирование в обществе необходимым для его развития, становится чисто риторическим. Проблема только в том, чтобы понять при каких объективных обстоятельствах необходимость в них в том виде, в каком они известны человечеству, возникает и при каких объективных обстоятельствах потребность в них отпадет.
И если при этих рассуждениях у кого-то возникнет недоуменный вопрос, возможно ли существование общества без отношений собственности и права(?), то этим самым будет наглядно продемонстрирован очевидный факт, что вопрошающий человек признает и ощущает эти отношения как вне него самого существующие самостоятельные силы, довлеющие над ним. Само Римское классическое частное и публичное право выросло из известного первого свода писаного права под названием Законы ХІІ таблиц. В этом же своде впервые получили законную правовую прописку деньги, как самая «общая форма собственности» (Маркс). Но этим первым писаным правовым сводам законов предшествовало обычное (неписаное) право. Именно оно отражало те отношения в обществе, внутри коих стали формироваться отношения собственности, которые плавно отпочковывались от сложившихся древних обычаев и традиций. Именно внутри традиций зачиналась мораль, обосновывающая жизненную необходимость функционирования существующих в обществе обычаев, и, соответственно, обычного права.
Строго говоря, но даже обычное право (право, вытекающее из обычаев) не могло возникнуть посредством субъективного установления норм и правил взаимоотношения между каждым конкретным индивидом и обществом, т.е. теми или иными формами людского союза, которые существовали на самых ранних стадиях развития общества. Тем более не логично предполагать, что и писаное право могло формироваться путем произвольного сочинительства, как отдельным человеком, так и группой лиц, к примеру, децемвирами (комиссия из 10 консулов Римской республики), которые и были коллективными авторами ХІІ таблиц.
Право всегда отражало степень развития отношений собственности. Однако и право и отношения собственности видоизменялись, принимая каждый относительно устойчивую структуру лишь внутри того или иного исторического способа материального производства. Но право не было бы самостоятельной формой общественного сознания, если бы оно взаимообразно не влияло на отношения собственности, т.е. на самый существенный элемент способа материального производства. Ведь правовыми предписаниями можно как ускорить прогресс, так и затормозить его развитие. При этом многим политикам и правоведам все же никогда не следует терять из виду аксиому, что посредством правовых установлений невозможно остановить ход развития истории.
Несмотря на свою зависимость от базиса (способа материального производства), реально обнаруживать себя право с самого начала, как и в любом другом периоде своего развития, могло посредством облачения в строгие правовые нормы, т.е. оно не могло быть не формализованным. В свою очередь, жесткая формализация правовых норм обеспечивалась объективно сложившейся законодательной техникой, благодаря которой появилась возможность практически реализовывать предписывающую функцию любой правовой нормы.
Виртуозно владеть законодательной техникой могли лишь те деятели в этой сфере, у которых развита способность творческого воображения. А творческое воображение может быть продуктивным только в тех случаях, когда оно следует объективной необходимости. При этом творческое воображение никак не родня ни готовым штампам, ни сиюминутным капризам. Извините, но такое воображение (творческое) присутствует лишь у эстетически развитой личности. Соломоновы судебные решения, есть нечто вроде идеального образца мудрого судьи, но Соломон был царь, а не госслужащий, и он мог себе позволить принимать мудрые решения. И это не лирическое отступление от темы, а всего лишь еще одна попытка мимоходом показать ущербность того обстоятельства, когда деятельность индивида узко специализирована (профилирована), ограниченна строго определенными формальными предписаниями. Другими словами, законотворческая деятельность, как и деятельность по реализации результатов законотворчества, обе относятся к умственной деятельности. Но даже они на себе сохраняют печать рутины, т.е. физического, изнуряющего труда. И сохраняют только потому, что эта деятельность осуществляется внутри отношений собственности.
И коль уж отношения собственности изначально предшествовали их правовой регламентации, то было бы важным делом понять собственное основание (фундамент) для самих отношений собственности вне правовой регламентации. Именно это-то основание и требовало облачения отношений собственности в правовые одеяния. Вот об этом и пойдет дальше речь.
Что предшествовало обычному праву? Традиции. Но и они не были плодом произвольной фантазии какого-либо отдельного члена рода, и даже не продуктом коллективного изобретения их всеми членами рода. Однако именно в традициях замешивались ингредиенты для фундамента отношений собственности, как самого значимого, так и трагического для человечества социального института.
Чтобы увидеть в предпосылках собственности её зачатки, необходимо понять ту форму деятельности, внутри которой только и могли зарождаться отношения, основанные на собственности. Безусловно, что это могла быть только такая форма деятельности, которая не подпадала бы ни под одну естественно-природную форму поведения, которые были присущи предкам человека. Ведь отношений между особями любого вида животных, в которых хотя бы был намек на собственность, в природе не существует и в ней они, соответственно, возникнуть не могли ни при каких естественно-природных условиях и обстоятельствах! Поэтому все рассуждения о естественности отношений собственности бессмысленны и антинаучны, как антинаучны подобные рассуждения о природе права, о его, якобы, естественных корнях.
Совершенно очевидно, что форма деятельности, которая порождала отношения собственности, могла складываться исключительно внутри не естественно-природного способа жизнедеятельности. Он слишком известен – это предметно-преобразующая деятельность (труд, проще говоря), в результате которой любая вещь природы преобразовывалась (перековывалась) в предмет культуры.
Несколько опережая события, в данном месте рассуждений не лишним будет отметить на первый взгляд противоречивое суждение классиков марксизма, что труд, как условие существования общества при наличии частной собственности, подлежит уничтожению. Хотя никакого противоречия у Маркса и Энгельса в их совместном труде, где они неоднократно высказывались об этом, нет. Постараюсь в дальнейших рассуждениях это показать. И каким образом эта деятельность (труд) порождает отношения собственности, без воспроизведения этой деятельности в его необходимых и существенных моментах, понять невозможно.
В который раз вынужден заострить на этом внимание читателей. Итак, наши предки, изымая из окружающей его среды обитания естественно-природную вещь (камень, к примеру), преодолевали «сопротивление» этой вещи и придавали ей такую форму, которая без участия человека в самой природе могла принять исключительно случайным образом и в крайне редких случаях. Именно это позволяет археологам отличать просто вещь природы от её культурной формы, которую она приобрела в результате физического воздействия на неё человеком. Но выбор и придание внешней формы обрабатываемому предмету изначально определялись не самим человеком, а той функцией, которая требовалась при обработке другой естественно-природной вещи. Если бы это было не так, то спор философов о том, что было первичным – мысль (слово) или дело (материя, то есть материальный процесс), был бы излишним и бессмысленным.
Каким должен быть камень-скребок при обработке шкуры животного, определялось свойствами обрабатываемой шкуры и действиями с ней человеческой руки. И именно в этих действиях возникала и формировалась способность различать вещь природы от предмета культуры. Только само преобразование вещи природы в предмет культуры позволял выявлять и познавать её (вещи) естественно-природные свойства. Вне этой деятельности (предметно-преобразующей) процесс познания невозможен в принципе, а, следовательно, невозможна никакая форма разумности. Но в труде человек формирует, прежде всего, свои новые качества, новые способности, которые при естественно-природных способах жизнедеятельности у него возникнуть не могли. Именно поэтому верно утверждение, что труд создал человека. Подменить его чем-либо иным невозможно. В свою очередь свойства обработанной, к примеру, шкуры должны были отвечать определенным качественным характеристикам и свойствам живого человеческого тела. Да, само биологическое тело наших далеких предков с самого начала явилось важнейшим, хотя и не единственным, мерилом всякой вещи природы, втянутой человеком в процесс её преобразования в качестве предмета культуры в жизненном пространстве человека. Но, все эти многочисленные и с каждым веком множащиеся виды деятельности с вещами природы, вовлекаемых человеком в орбиту необходимых условий его жизнедеятельности, в свою очередь «отшлифовывали» морфо-физиологию и нейродинамическую структуру человеческого тела. И не только их. Сообразно новым видам деятельности, возникали у человека и новые (подчеркиваю, не естественно-природные) потребности, соответственно, возникали и новые (не естественно-природные) отношения между людьми.
Теперь попрошу читателя, если он действительно заинтересован понять суть всего происходящего вокруг него, сделать предметом собственного осмысления следующие рассуждения. К сожалению, на то обстоятельство, на которое сейчас будет обращено внимание читателя, редко кто обращает внимание, видимо полагая его не столь существенным в деле познания.
Во-первых, само человеческое тело, представшее перед нами в момент рождения, является всего лишь одним из объектов, наряду с другими естественно-природными объектами, хотя и самым сложным, на который мы с первых дней его жизни начинаем воздействовать, превращая его в своеобразный предмет культуры. Да, по сложности – это не камень, не дерево, и даже не высокоразвитый вид животных, т.е. приматы, безнадежно эволюционно отставшие от нас в своём естественном развитии. Но трагедия предыстории человечества в том, что она изобилует фактами превращения нас нами же в примитивное существо, способное выполнять функции, и способы жизнедеятельности, которые ему задаются посредством различных форм принуждения. Схематично это выглядит очень просто. Подчинить индивида своей воле возможно лишь при условии, если этот индивид, во-первых, не является владельцем каких-нибудь средств производства и он менее развит, т.е. не обладает способностями осуществлять сложную трудовую деятельность.
Во-вторых, именно как культурное явление каждый индивид идентифицируется в обществе не по его естественно-природным признакам и свойствам (запаху, цвету глаз, волос, особенностям строения тела и т.п.), а по той совокупности качественных характеристик, которые сформированы в нём как его прижизненно-приобретенные индивидуально выраженные способности осуществлять ту или иную социально значимую и полезную деятельность. Что это за способности?
Прежде чем акцентировать внимание читателя на эти способности, считаю целесообразным сделать некоторое замечание, которое непременно встречается почти у всех исследователей первобытных обществ. Это замечание сводится к тому, что современный человек не может и не должен пытаться понять мышление первобытного человека через призму его собственного (т.е. более развитого) мышления. Даже внутри одной этнокультуры «сытый» голодному не разумеет, и понять не может. И, тем не менее, есть что-то общее, лежащее в основе и первобытного (пралогического) и современного (логического) мышления. Это общее позволяет индивиду идентифицировать себя в обществе, обществу обособлять (выделять) индивида из множества других индивидов, и, наконец, самому индивиду осознавать свою принадлежность к конкретной социальной группе и к обществу в целом посредством закона партиципации (сопричастия). Можно сказать, что французский философ этнограф и психолог Л. Леви-Брюль, введший это понятие в область науки, в которой исследуются законы функционирования рациональных форм мышления, гениально проиллюстрировал посредством этого термина социальную, т.е. общественную природу человека.
А само это общее и есть способность удерживать реальный предмет в образной форме, в виде его идеальной копии не только для себя, но и для другого. И этот идеальный образ тем функциональнее (практически более значим), чем активнее себя ведет по отношению к реальному предмету природы и культуры индивид. Но еще важнее понять, что этот идеальный образ предмета удерживается индивидом не только в словесной форме, и не только в виде символа и ритуала, о непреходящем значении которых подробно поведал человечеству английский этнограф и фольклорист Виктор Тэрнер,[2] но и в виде собственной способности каждым индивидом в деятельности преобразовывать естественно-природную вещь в предмет культуры. Она, эта самая способность, закреплялась за индивидом как его основной идентификационный признак, нередко влияющий даже на рождение его имени. Они, прижизненно приобретенные способности (зачастую социально передаваемые по наследству), а не что-то иное, делали и до сих пор делают каждого индивида значимым, как для общества, так и для самого себя. Эти прижизненно приобретенные, а не генетически наследуемые, и внешними обстоятельствами насильно удерживаемые навыки и способности осуществлять строго определенные предметно-преобразующие (трудовые) виды деятельности, и есть материальная основа всякой и в особенности частной, собственности. Тысячу раз готов повторять, что жестко закрепленные деятельные способности в индивиде всегда (ежедневно и ежечасно) будут находиться в состоянии конфронтации с заключенной в нём родовой сущностью человека, т.е. с его универсальной способностью осуществлять деятельность по любой схеме, действовать по любой форме и любой логике. И уничтожить эту универсальную деятельную способность в каждом можно лишь искусственно, что и пытались делать фашиствующие евгеники (к примеру, печально известный доктор Йозеф Менгель и более ярко такая деятельность показана в киноленте режиссера Саввы Кулиш «Мертвый сезон»). Правда есть и другие технологии, но о них вскользь будет сказано чуть ниже.
Хорошо это или плохо?
Казалось бы, что приведенные суждения слишком очевидно говорят каждому, что в познавательной активности и проявляется человеческая сущность каждого члена общества. В таком случае, что мешает каждому проявлять эту активность не по навязываемым извне штампам, а свободно?
Вернемся к загадке появления тех самых способностей, которые либо способствуют вхождению в предметную и духовную сферы человеческой культуры, либо препятствуют этому вхождению.
Развитие индивида начинается с присвоения (освоения) им инструментов (орудий), обладание которыми позволяет ему лично вступить в процесс получения тех материальных и духовных благ, которым располагает общество. Присвоение (освоение) инструментов (орудий) происходит в процессе воспитания и обучения. Что это за инструменты (орудия)? Это, прежде всего, членораздельная речь, позволяющая развиваться такой способности, как слушать и слышать. Далее, такое орудие, как само человеческое тело, которым человек прижизненно научается владеть именно как собственным человеческим телом, т.е. ходить на двух ногах, пользоваться передними конечностями, превращая их постепенно в руки, и, как следствие, способность видеть. Надо бы знать каждому, что смотреть и видеть далеко не одно и то же. И видит человек только то, что стало предметом его предметно-преобразующей деятельности, личным жизненным опытом (то, что он уже лично сам «пытал», испытывал, делал).
К сожалению, чаще всего чуть ли не с пеленок родители начинают затачивать своих детей на ту или иную особенную форму деятельности, формируя в них ограниченные (частичные) способности. Ладно, когда в истории человечества к этим особенным формам деятельности принуждают физически (рабовладение), физически и экономически (феодализм) и чисто экономическим (капитализм) образом. Но почему мы это стремимся сегодня делать еще и добровольно? Почему мы себя превращаем всего лишь в элемент того или иного средства производства? Да только потому, что в обществе существует частная собственность в виде существующей формы разделения труда — разделения на труд физический и умственный. Это-то разделение и есть сущность частной собственности. Быть носителем строго определенной способности, способности осуществлять деятельность по строго заданным штампам, алгоритмам, значит быть всего лишь частичным индивидом, который в обществе ценен только этой ограниченной способностью. И обществу такой индивид только этой способностью и интересен. А когда нет даже этой способности, что её может практически и актуально заменить? Всеобщая частная форма собственности, т.е. деньги и их вечный спутник – власть! А когда индивида представляют его профилированность (т.е. профессионализм без творчества), деньги и власть, то эти три качества в одном индивиде становятся жуткой гремучей смесью, что-то вроде Дарьи Салтыковой (Салтычихи, «Черной вдовы»). И не важно, в юбке этот монстр или в штанах, окружающим от этого не легче.
Маркс абсолютно прав, когда иронизировал по поводу всяких попыток искать объяснение сущности собственности в этимологии слова. Собственность вообще, как особенный вид отношений между людьми, действительно не существует, как не существует дерева вообще. Поэтому исторически в науке и закреплены её преходящие и сменяемые друг друга формы: племенная собственность, античная, общинная и государственная собственность, феодальная или сословная собственность, и, наконец, собственность буржуазная или капиталистическая.
Внутри каждой из них возникают и развиваются подчиненные им формы собственности (отношений), т.е. личная, кооперативная, коллективная, общая и т.д. Но она (собственность вообще) всегда там и только тогда, когда один индивид распоряжается способностями (физическими возможностями) другого индивида, делая их средством для достижения своих частных интересов. Ярче всего эти отношения проявляются в самой первой форме частной собственности – в семье.
И всё же позволю себе обратить внимание читателя на то, что как раз таки в русском слове «собственность» скрывается что-то такое, что свидетельствует о наличии в человеке отношения его к другим и к себе, как к чему-то твёрдому, намертво застывшему. А ведь и вправду, нужно приложить неимоверные усилия, чтобы это твёрдо застывшее вытравить из жизнедеятельности, как отдельного индивида, так и всего человечества. В противном случае это твердо застывшее и будет одним памятником для всех и сразу.
Да, вот здесь кроется основная проблема для всех и каждого, которая порождается противоречием между деятельными универсальными способностями человека и закрепленным за каждым индивидом, нередко и за целой социальной группой (кастой), и даже за всей исторической общностью людей (нацией), строго определенного набора форм деятельности и соответствующих им частичных отношений между индивидами. При детальном и объективном исследовании эти особенности в деятельности можно выявить при изучении любой этнической группы и даже любого национального образования.
Еще раз обратим внимание на противоположности этого противоречия.
Маркс определил сущность человека как ансамбль[3] «всех общественных отношений». Всех общественных отношений, без исключения! Но, поскольку исторически каждый индивид проживает различные и исторически сменяющие друг друга (подвижные) общественные отношения, то именно поэтому-то и было бы правильнее говорить об «ансамбле» всех общественных отношений, а не о их голой (формальной) чисто арифметической совокупности вообще.
Во-первых, такое понимание человеческой сущности говорит о том, что человеческое мышление в своей реальности, хотя и проявляется в рамках субъективного восприятия действительности, но оно, все же, есть способность действовать по любой схеме, по любой форме культурного предмета. Даже уже на стадии естественно-природных способов жизнедеятельности, наши предки были биологически неспециализированными видами животных, т.е. они не были жестко ограничены рамками строго определенных способов поведения.
Во-вторых, только человек может в предметно-преобразующей деятельности (труде) творить бесконечно новые формы предметов и новые связи между ними.
Вот эти-то «во-первых» и «во-вторых», как сущностные силы (правильнее сказать, как деятельностные способности человека), и вступают в непримиримое противоречие с любой специализацией индивида, коллектива, сообщества. Нигде так не проявляется ярко и очевиднейшим образом закон единства и борьбы противоположностей, как именно в предметно-преобразующей деятельности (труде).
Если за конкретным индивидом (коллективом, сообществом и т.п.) закрепить строго определенные способы поведения, как их необходимые жизненные условия, вне которых они могут перестать существовать вплоть до физической смерти (вымирания), то это и есть не что иное, как реальный способ отнять у индивида (коллектива, всего сообщества) его родовую сущность. Эта сущность не только задана природой в виде биологической неспециализированности, как её естественно-природная предпосылка, но она беспрерывно развивается человечеством на протяжении всей предыстории. (Мы пока не можем говорить об истории человечества, поскольку человечество до сих пор еще не живет в собственной истории, поскольку оно всё еще зажато рамками не достаточной познанной им как естественной, так и социальной необходимости). Непознанные законы природы, как и непознанные законы общества (а рыночные отношения в экономике и есть ярчайшая иллюстрация недостаточности знаний для обуздания хаоса, рождаемого стихией экономических связей) для человечества как молот и наковальня. И совершенно не важно, чем человечество будет расплющено.
Родовая сущность человека и есть способность быть творцом, которую у человека постоянно отбирают отношения собственности. Поэтому человек и начал поиск творца вне себя, в виде боженьки и прочих демонических сил, вплоть до неземных цивилизаций, пытаясь, таким образом, хоть как-то вернуть себя самому себе. И этому способствовало обострение до предела противоречие между его бесконечным духом (способным во сне, в его фантазиях и в воображении выходить за рамки реального бытия) и конечным телом, которое на протяжении многих тысячелетий постоянно еще больше оконечивали, превращая в вещь, в часть предмета (орудия труда). «У дикаря, у животного все-таки есть еще потребность в охоте, в движении и т.д., в общении с себе подобными. – Упрощение машины, труда используется для того, чтобы из совершенно еще не развившегося, только формирующегося человека, из ребенка сделать рабочего, в то время как рабочий стал заброшенным ребенком. Машина приноравливается к слабости человека, чтобы превратить слабого человека в машину».[4]
Одно дело, когда человек заточил под свои потребности вещь природы, превратив, к примеру, просто камушек в скребок, совсем другое дело, когда один индивид затачивает другого индивида под свои частичные (чаще всего естественно-природные) потребности, для их удовлетворения. Вот здесь-то и возникают новые отношения (не природные) — отношения собственности. Поэтому собственность – это отношение одного частичного человека (индивида) к другому частичному человеку (индивиду), но никак не отношение каждого индивида к предмету собственности (золотому кольцу с бриллиантами, дому, заводу, земельному участку, голосу, стаду баранов и т.п.).
Попробую до предела упростить и проиллюстрировать сказанное. Нередко (практически по несколько раз в сутки) мы являемся свидетелями, когда один индивид вопрошает у другого индивида, задавая ему вопрос: — ты, собственно, кто такой!? Вопрошающий индивид видит, что перед ним стоит существо с теми же самыми внешними признаками, как и у него. Почему он позволяет себе задавать такой, мягко говоря, некорректный вопрос? Да только потому, что собственно для него другой индивид только и только слесарь, чайханщик, официант, охранник, наемный убийца, лектор-предметник и т.п. и т.д. И задавать себе этот вопрос вопрошатель считает допустимым только потому, что он в силу жизненных обстоятельств стал обладателем в достаточном, по его мнению, количестве всеобщей частной собственности, т.е. денег и их синонимом, т.е. власти.
В чём заблуждение радетелей частной собственности, которые полагают, что именно она дает им, так называемую, свободу повелевать? Полагаю, что достаточно будет процитировать К. Маркса, чтобы понять всю драматичность этого заблуждения. «Действительная частная собственность есть как раз самое всеобщее — нечто, что не имеет никакого отношения к индивидуальности и даже прямо разрушает её. Поскольку я проявляю себя как частный собственник, постольку я не проявляю себя как индивид — тезис, ежедневно доказываемый браками по расчёту».[5] Поэтому-то там, где существуют браки, в основе которых лежат имущественные отношения, есть не что иное, как узаконенная государством официальная проституция, соседствующая рядом с проституцией неофициальной.
Чем больше индивид обладает частной собственностью, тем меньше в нём остается его человеческой индивидуальности. Поэтому нет ничего удивительного, что чаще всего он своё бытие вынужден подпирать не творчеством, а произволом, ломая себя и окружающих под случайные и несущественные обстоятельства, которые являются несущественными или даже лишними для проявления в нём человеческой (родовой) сущности. Возможно, этим объясняется та легкость, с которой тиражируются в киноискусстве и художественной литературной беллетристике произведения про то, как несчастны владельцы частной собственности (власти), за судьбу которых и поплакаться-то будто бы не грех.
И поскольку вбитые «колышки» той или иной разновидности собственности (особенных форм деятельности) в тело, а значит, и в душу индивида, способствуют развитию в нём ограничений в способности видеть, слышать, осязать, обонять, двигаться, то из-за этого и расцветает тот самый букет недугов, за которыми мы сами неосознанно начинаем ухаживать. Более того, из-за одностороннего развития способностей происходят сбои в функциях тех или иных органов человеческого тела.
Каждый в отдельности в состоянии справиться с вытравливанием этих «колышек», «офлажковывающих» наше жизненное пространство, и у некоторых это даже иногда получается, но уж больно много желающих вогнать их заново, хоть лопатой отбивайся. И из-за шор в виде случайных вещей и факторов жизни, накинутых на нас, и натягиваемых на нас извне, вдобавок еще и нами самими же, мы в еще большей степени довольствуемся субъективностью, которая всегда находится в непримиримой конфронтации с критичностью.
«Колышки (осиновые, серебряные), офлажковывание – это все из разряда мистики и инстинктов, существующих в природе у диких животных или в фантазии человека. Но что поможет понять, какими реальными механизмами закрепляется и удерживается в каждом индивиде «программы» поведения?
Не является предметом рассмотрения эти механизмы в данной статье, но искать их нужно не в природе и не в мистически-религиозных измышлениях, а в науке.
Существующая система разделения труда на умственный и физический труд и есть та самая частная собственность, которая создает дисгармонию в функционировании наших тел и наших душ (психики). Эта система порождает массу технологий, которые подгоняют всех в необходимом качестве и количестве индивидов, обслуживающих и питающих существующую систему разделения труда и соответствующую ей структуру общества. Вот некоторые из них: нейролингвистическое программирование, суггестивные технологии, прикладная эргономика, религиозно-мистические учения, официальные и даже неофициальные образовательные стандарты, профориентация, обучение профессиям, саентология и т.д. Это, конечно, не деятельность фашиствующих евгеников, но ответственность за результаты деятельности в области информационных и коммуникационных технологий по воздействию на психику, как конкретного индивида, так и на общественную психологию в целом, лежит на лицах, которые их разрабатывают, лежит ответственность не меньше, чем на деятелях фашиствующей евгеники. Вивисекция (расчленение) человеческой психики не менее чудовищна и трагична вивисекции человеческого тела.
Все эти учения и технологии не рождаются на пустом месте и нельзя сказать, что нет социального заказа на них. Более того, они потому и востребованы в обществе, что освоение их в какой-то степени способствует адаптации в сложившейся социальной структуре общества и в существующем порядке отношений между различными людьми. В связи с этим мне вспоминаются слова робота по имени Барнс в фантастическом произведении Станислава Лема «Дознание», по которому был снят художественный фильм — Вы ненавидите тех, кто вас создал, правда? — тихо спросил Пиркс.
— Вы ошибаетесь. Я считаю, что любое бытие, даже самое ограниченное, лучше небытия. Они, эти, мои создатели, конечно, многого не могли предвидеть, но я им благодарен — даже больше, чем за интеллект, — за то, что они не наделили меня центром удовольствия. У вас в мозгу есть такой центр, вы знаете?
Если бы робот обладал действительно человеческими эмоциями (что невозможно в принципе), он загрустил бы, увидев, как наши эмоции возникают чаще всего в виде реакции куклы-марионетки, в которой натянули требуемую ниточку для проявления той или иной эмоции. Мы даже в своих эмоциях больше уподобляемся роботам, а не человеку, обладающему развитыми эстетическими чувствами. Хлопаем в ладоши, когда подают сигнал, смеемся, когда от нас этого ждут, хотя должны плакать и т.д.
Не только между людьми, но даже внутри сознания каждого существует это самое основное (внутреннее) противоречие между потенциальной готовностью действовать по любой схеме, по любой культурной форме предмета, и заложенных в нас схемах в виде навыков, грамматической структуры языка, формальных знаний и т.д.
Пусть читателя не удивляет отнесение грамматической структуры языка к жесткой внешней форме авторитарности по отношению к человеку. Уверен, что каждый мог наблюдать за собой или за другими, как все мы чаще всего вынуждены общаться и излагать свои мысли, прибегая к освоенным нами фразеологическим штампам, опираясь при этом, в том числе, и на требования грамматических конструкций языка. Овладение грамматической структурой языка в его углубленной форме, т.е. через призму правил формальной логики, может перерасти в творческую (универсальную) способность личности только при овладении еще и категориями диалектической логики. Без этого, язык наш – враг наш. Мы в радости и при огорчениях «метем» им только потому, что он без костей.
Подавляющее большинство индивидов даже не способно замечать, как оно постоянно пытается переложить на окружающих их людей выполнение формальных действий. Именно это перекладывание и превращает другого человека в послушную, хотя и биологическую, но все же вещь, подчиняющуюся не существу дела (она от него чаще всего скрыта), а воле (произволу) того, кто хоть на шаг опережает и связывает в своей голове цепь ближайших и, чаще всего, случайных событий. Извините, но это тоже проявление зловещей игры частной собственности (частного собственника) с каждым из нас.
Но самое интересное во всём этом является то, что точно в таком же положении оказывается по отношению к самому себе и сам индивид, когда он вынужден в силу своей ограниченности подчинить все свои действия ближайшим случайным обстоятельствам, ставшим частью его миросозерцания, а, значит, и частью его характера. Он сам для себя становится частной собственностью, он сам себя эксплуатирует. Именно в этих случаях он с пеной у рта доказывает всем окружающим, что у него есть абсолютное право иметь своё мнение, абсолютное право поступать в согласии со своими капризами и мимолетными желаниями. Поэтому-то в докладе «Маркс и западный мир» Э.В. Ильенков прямо пишет, что граница между «Западом» (развитой формой частной собственности) и «Востоком», где чаще всего происходили попытки обобществления частной собственности, не есть географическое или политическое понятие. Более того, эта граница по убеждению Ильенкова, проходит «не только между партиями одной и той же страны, но часто даже и через ум и сердце одного и того же человека».[6] Полагаю, что доказывать это нет необходимости. Слишком часто можно встретить неуклюжие рассуждения человека, мнящего себя теоретиком, в которых чистой воды эклектика выдается им за диалектические противоречия. Обыватель даже не замечает, как он легко переходит то на одну сторону, то на другую сторону этой самой границы, проходящей в его сознании.
Оставляя за собой пусть даже самую простейшую, но все же творческую деятельность, каждый человек только в ней и пытается обнаружить себя в качестве творца. Ведь именно в творческой деятельности и в результатах этой деятельности он (а не кто-то вместо него и за него, что в принципе невозможно) выходит за пределы своего ограниченного бытия. Но в готовой вещи его родовая сущность (творческая деятельность, универсальные способности) перестала быть ею. Видимо этим и объясняется, что процесс изготовления вещи детьми и даже взрослыми в одинаковой мере интересует больше, чем готовый результат их деятельности. Именно благодаря творческой деятельности человек перестает быть в том качестве, в котором он был до этой деятельности. Он вырастает, в нём появляется новая способность и в застывшей вещи он начинает замечать то, что уже не исправишь, а хотелось бы это сделать при наличии появившихся новых способностей. Однажды самостоятельно сотворенная вещь становится серьезным основанием и мотивом творить вновь и вновь.
Но не будем забывать, что индивид до тех пор индивид (по сути, биологическая особь), пока он не отразится (не увидит) себя в другом индивиде. Одно дело, когда перед индивидом стоят (шевелятся, фыркают, звучат и т.д.) сотворенные им предметы культуры, как его застывшие (отчужденные от него) его способности, и совсем другое дело, когда он созерцает, как благодаря его сотворенной вещи, творческую деятельность начинают осуществлять другие индивиды, познавая их (предметы культуры). В других индивидах при познании его творений просыпается то, что в его сотворенных вещах стало для него самого мертвым, чем-то безвозвратно ушедшим. Но сотворенный им предмет культуры становится связующим звеном между другими людьми.
Что бесспорно может служить критерием отнесения сотворенного предмета к культуре? Вопрос не такой уж простой.
Чтобы ответить на него и правильно его понять, необходимо в поле зрения постоянно удерживать то, о чём говорилось выше, а именно, — какую бы предметно-преобразующую (трудовую) деятельность не осуществлял человек, она, прежде всего, должна быть направлена на преобразование его самого из естественно-природного (дикого) существа в существо культурное. Но, должное, к сожалению, пока еще не есть сущее.
Нож в руках хирурга, в руках хулигана, грабителя, кондитера, охотника, защищающегося им от нападения другого человека, завоевателя и т.п., — один и тот же предмет культуры. Читателю, полагаю, нетрудно догадаться, что под таким ракурсом можно рассматривать любой предмет культуры, включая сюда и самого человека. Человек, как разведчик, предотвращающий вред своей и чужой стране, и человек, как шпион, наносящий вред другой стране, помогая негодной власти своей страны наносить вред другой, а значит, и своей стране, оба могли «окультуриваться» в одних и тех же учебных заведениях. Химик, изготавливающий яд для убийства, и химик, изготавливающий противоядие, также могли «окультуриваться» в одном и том же учебном заведении. Более того, государство в руках алчных людей и в руках людей, умеющих творить предметную и духовную культуру – это два разных государства. Так в чём здесь проблема?
И нож и творящие добро или зло индивиды, продукты не природы, а культуры. И не следует пенять на Природу, в которой будто бы заложен весь набор и добра и зла. При кивании на Природу, незрелый ум обязательно переметнется в область веры, обожествления всего того, что не способен понять его ум (умения). Так каким же образом разрешается рассмотренное выше противоречие между сущностью (творчеством, универсальными способностями, заложенными в человеке) и существованием (застрявшими в каждом схемам, штампам, навыками, односторонней развитости и т.д.) человека в самом обществе? И есть ли возможность разрешить его, не прибегая, с одной стороны, к утопическим рассуждениям, и, с другой стороны, к реальному кровавому противостоянию между носителями одного и другого?
ЕСТЬ!
Цитирование – это, по сути, документирование собственной мысли. Поэтому начну отвечать на поставленный вопрос о способе разрешения внутреннего (основного) противоречия с цитирования авторитетного (по крайней мере, для меня) мыслителя. «Итак, альтернатива, о которой идет речь, — это альтернатива не между «западным» и «восточным» миром и их культурами. Это – органическая внутренняя дивергенция внутри самого «западного мира», т.е. говоря строже, внутри той части мира, которая на протяжении последних пятисот лет развивала свою культуру на основе («базиса») частной собственности (или, употребляя более лесную для этого мира, хотя и менее строгую терминологию, — на основе «свободного предпринимательства»).
Именно на почве и внутри этого мира – как один из способов разрешения его собственных проблем, как теоретически найденный выход из его противоречий – и родился марксизм».[7]
На сегодняшний день всё мировое сообщество имеет многовековую практику по формированию социальной структуры общества. И эта структура не колода карт и не шахматная доска, и даже не равный набор камушек, состоящих всего из двух цветов в самой сложной игре под названием ГО. Никакими искусными манипуляциями сложившуюся структуру общества не приведешь в состояние, которое удовлетворяло бы часть человечества, якобы ответственной и могущей модернизировать и реформировать социальную картину мира. Любая часть может функционировать как органически связанный с другими частями всего социального организма элемент, когда эта «часть» перестает подчинять себе все остальные составные и необходимые элементы всего земного сообщества. Но в этом случае она перестает быть частью, поскольку еще Гегель сказал, что части только у трупа.
Невозможно подвести под общий знаменатель всё человечество так же и посредством манипулирования правовыми институтами и системами. Поскольку современному буржуазному (самому развитому) праву классиками марксизма дано определение, как воля господствующего класса, возведенная в закон, то это право не может быть инструментом подведения целого под часть. Целое тогда перестанет быть целым, и оно будет разрушено, что мы периодически и наблюдаем в истории человечества, когда возникают и рушатся государства, некое подобие целого. Ведь само государство – всего лишь продукт противостояния между различными социальными антагонистическими классами. И в силу этого нечего государству браться за несвойственную для него функцию – примирение антагонистических классов, устанавливая абсурдный праздничный день в виде «дня примирения».
А теперь попробуем разрубить гордиев узел в виде противоречия между физическим и умственным трудом (сущности частной собственности), который существует не только между членами любого классового общества, но и между двумя перемежающимися состояниями в каждом конкретном человеке. Даже Илья Ильич Обломов, у которого единство бытия и мышления (идеал будущего) брезжит лишь во сне, нет-нет, да проявляет наяву хотя бы душевную активность по отношению к близким ему людям, но даже эта вялая деятельность тяготит его, создавая дискомфорт в его привычной диванной жизни.
Так вот, чтобы разрешить основное противоречие человечества, необходимо всех и каждого планомерно (а это возможно только при плановой экономике) выводить из пространства и форм деятельности, где это противоречие зарождается. На своём сайте в статьях: «К 200-летнему юбилею со дня рождения К.Маркса» (https://koleyaprava.ru/k-200-letnemu-yubileyu-so-dnya-rozhdeniya-k-marksa/) ; «Почему только Советы и диктатура пролетариата» (https://koleyaprava.ru/pochemu-tolko-diktatura-proletariata-i-sovety/) ; «Труд, как всеобщее основание человеческого бытия» (https://koleyaprava.ru/trud-kak-vseobshhee-osnovanie-cheloveche/) и в некоторых других статьях и научных докладах расписаны необходимые условия, при которых возможно уничтожить корень зла, порождающий социальное неравенство между людьми.
Очень коротко об этих условиях можно сказать следующее. Действительно, именно в технократическом западном обществе в силу конкуренции между собственниками средств производства, к коим можно отнести в строго определенных отношениях и высококвалифицированных рабочих, более интенсивно в производство внедряются технологии, исключающие монотонный физический труд. Другими словами, именно Западная технократическая культура роботизирует производство. Что это означает?
Не секрет, что получить прибавочную стоимость (частный капитал) возможно единственным способом – не доплатить рабочему! Всё остальные, последующие распределения прибавочной стоимости между её «присваивателями» посредством грабежа, кражи, мошенничества, коррупции и т.п. – всегда были, есть и будут производными от того, что эквивалентно произведенным материальным благам. Никто не в силах отменить непреложный закон, что количество денег должно соответствовать количеству реально произведенных предметов культуры, имеющих потребительную и меновую стоимости. Если их хождение в обществе происходит в большем или меньшем количестве в сравнении с количеством произведенных материальных благ, то это или инфляция или девальвация. А если нет на производстве рабочего, то кому можно недоплатить? Станку-роботу?!
На примере Японии я уже показывал, почему рыночная экономика имеет пределы в развитии высших технологий, за рамки которых она (экономика, основанная на товарном производстве) выйти не может. Здесь я повторятся об этом не стану.
Если заняться спекулятивными рассуждениями, то можно договориться до того, что Западная технократическая культура может де развить до максимума все производства до уровня, когда будет полностью исключен субъективный фактор (исключен физический труд). Оставшееся вне производственных процессов население, и не являющееся собственником средств производства, будет вынуждено влачить жалкое голодное существование, постепенно вымирая. И возможно оно увидит модель планирования по лекалам капиталистического мира. Уже не грустно, а страшно. А вдруг это возможно осуществить в реальности? Ни тебе войн, ни массовых отравлений, всё будет идти как бы естественным ходом. Ведь считает же основная часть населения Земли нынешнее положение вещей в мире как само собой разумеющееся.
И никакие моральные увещевания сильных мира сего не смогут вразумить и остановить их стремление к властвованию над всем земным сообществом. Каждый волен выстраивать любую вертикаль властных структур. И даже если эта структура мировой властной вертикали абсолютно верно будет отражаться в идеальной схеме гениального политолога, то в этой схеме не будет хватать того самого верхнего замка́, благодаря которому и удерживается эта вертикаль в рабочем (функционирующем) состоянии. Задача сегодняшнего дня — выбить этот камень-замок и тогда рухнет вся конструкция. Этот скреп всей вертикали власти, основанной на частной собственности, и есть сама частная собственность, т.е. существующая система разделения труда.
Можете рассуждать об элитарных кланах, масонах, клубах «комитетах 300» и т.д., все они будут подневольными, будут заложниками того, что над ними довлеет – существующая система разделения труда, собственность вообще и частная собственность в частности. Они сами лишь часть от целого, от целого общества. Да, и внутри них и у их членов противоречие между деятельными универсальными способностями человека (родовой сущностью) и впившимися в них штампами, схемами и алгоритмами, отменить не в состоянии даже они сами.
Отменить (точнее, уничтожить) это противоречие может только единственная социальная группа (класс) – пролетариат (рабочие), работники физического труда на производстве. Но уничтожить они это смогут, если будут едины в своих целях. Поэтому лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» сегодня как никогда более актуален, чем даже в недалеком прошлом.
Почему только пролетариат? Да потому что если он не выйдет на работу, замрет, заглохнет и вымрет всё остальное. Потому что только его деятельность по предметному преобразованию мира вещей в мир культуры питает фантазию и развивает воображение каждого и всех, без чего человек, как человек, невозможен.
Остается дело за малым. Люди труда должны понять простую истину, что уничтожить противоречие между умственным и физическим трудом можно лишь посредством уничтожения себя как эксплуатируемый класс. Вот то, чем не занималась и не занимается до настоящего времени любая существующая коммунистическая партия. Существующие коммунистические партии также односторонне перекошены, и являются политическими образованиями, которые частично осуществляют руководство не понятно кем, шарахаясь то к верующим в боженьку людям, то к интеллигенции, то к малому и среднему бизнесу и т.д. Для этого необходимо лидерам компартий вспомнить, что существует три равновеликие формы классовой борьбы: политическая, идеологическая и экономическая. Не первая, вторая и третья, а все они вместе в их диалектическом единстве. И, наконец, только взяв власть в свои руки, пролетариат сможет планомерно уничтожать все накопившиеся за тысячелетия формы отчуждения (формы собственности и частной собственности в частности).
Какие бы кульбиты и манипуляции в политических игрищах не совершали политики любого ранга, им не удастся что-либо продвинуть в сторону прогресса, если они не будут решать текущие социальные проблемы через призму основного противоречия человечества, противоречие между общественным характером труда и частным присвоением его результатов.
И, наконец, последнее. Это противоречие можно разрешать путем развития того, что классиками марксизма называется общественной собственностью. Всё, что можно поделить, частично использовать – всё это можно, без всякого сомнения, отнести к предметам, побуждающим к присвоению, а, значит, порождающие отношения частной собственности. И чем больше делят то, что можно поделить, тем сильнее разгораются страсти вокруг процесса дележа.
А что нельзя поделить?
У классиков марксизма вы не найдете обмен результатами деятельности, следствием которого будет обретение истинного богатства, т.е. того, благодаря чему происходит превращение индивида в личность с универсальными деятельными способностями человека. Поэтому-то марксизм признает только одну форму обмена между людьми – обмен способностями, а не натуральный обмен, обмен товарами, вещами, деньгами и т.д.
Но при существующих образовательных стандартах сформировать целостную личность не возможно в принципе. Ведь целостную личность поделить нельзя иначе, к её легче уничтожить физически. А вот делиться такая личность своими универсальными способностями в предметно-преобразующей деятельности может и непременно будет бесконечно, и при этом, от неё ничего не убудет. Наоборот, чем больше она будет делиться своими способностями с другими людьми, тем больше сама эта личность будет обогащаться.
Но что еще нельзя поделить, а пользование этим «предметом» не уменьшает его, а делает его ещё богаче, ярче? Это – наука! Но присвоение науки возможно лишь в процессе овладения и изучения её языка, освоить который должным образом без философских категорий крайне затруднительно. Но этого-то научного подхода, дидактических приёмов, явным образом в образовательных учреждениях не хватает, а подчас вместо них подсовывают то, что скорее в еще большей степени отворачивает обучающихся людей от познавательной деятельности на гуманистических (т.е. подлинно человеческих) основаниях.
Если судьба позволит, обязательно рано или поздно опишу и издам свои действительно наивные похождения в мир слепоглухонемого цинизма. Может быть мир еще раз удивится и ужаснется той степени равнодушия, которое проявили те, кому доносилась идея его переустройства. Переустройства способами, которые сберегут от гибели многих людей и не искорежат сотни миллионов жизней и судеб. Ведь обращался-то к тем, кто абсолютно безболезненно мог помочь заложить основание в фундамент будущего, которое мы так все хотим увидеть, будущего без собственности вообще и частной собственности в частности.
Сентябрь 2018 – февраль 2019 г.
[1] Весной 1965 Ильенков получил от амер. университета Нотр Дам приглашение на симпозиум «Маркс и западный мир». Руководство Института философии дало согласие. Но ознакомившись с рукописью, начальники решили Ильенкова не пускать – под предлогом его «госпитализации». Урезанный текст доклада был выслан и вышел в свет на английском языке.
Il’enkov E.V. From the Marxist-Leninist Point of View // Marx and the Western World (ed. by Nicholas Lobkowicz). NotreDame – London, 1967, pp. 391-407.
Полный русский текст доклада был опубликован в журнале «Вопросы философии» в 1988 году в 10 номере, с. 99-112. Чуть позже эта рукопись выступления была опубликована в сборнике работ Ильенкова Э.В. «Философия и культура» в 1991 г., с. 156-170.
[2] В. Тэрнер. Символ и ритуал. Издательство Наука. – М. 1983.
[3] В 6-ом тезисе о Фейербахе К. Маркса, опубликованном в 3-м томе 2-го издания полного собрания сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса вместо слово «ансамбль» записано слово «совокупность». Предпочтительно все же иметь в виду более поздний перевод спорного слова, сделанный Э.В. Ильенковым, т.е. читать надо как «ансамбль», а не совокупность. Указанное сочинение, с. 3.
[4] К. Маркс. «Экономическо-философские рукописи 1844 года. К.Маркс и Ф. Энгельс. ПСС, 2-е издание, — М., Политиздат, 1972 г. том 42, с. 130.
[5] «Немецкая идеология». К. Маркс, Ф. Энгельс. ПСС, второе издание, Политическая литература. – М. 1955 г., т. 3 с. 218.
[6] Ильенков Э.В. «Маркс и западный мир». Доклад, опубликованный в сборнике трудов «Философия и культура». М. – Политическая литература, 1991 г., с. 157.
[7] Ильенков Э.В. «Маркс и западный мир». Доклад, опубликованный в сборнике трудов «Философия и культура». М. – Политическая литература, 1991 г., с. 157
