Пересказ рассказа.
Александр очень не любил ходить на приёмы к врачам в поликлиники, поскольку ожидания своей очереди всегда сопровождались бесконечными обсуждениями окружающими пожилыми женщинами их недугов. И каждой даме, вступившей в пересказ о своих недугах, хотелось доказать всем её слушающим, что именно её хворь обладает особенной историей возникновения и развития. На тех, кто их не слушал и даже делал вид, что им эти жалобы не приятно слушать, чаще всего это были мужчины молодого возраста и средних лет, рассказчицы кидали недовольные взгляды, в которых одновременно были еле заметные призывы проявить хотя бы видимость сочувствия к букету их уникальных недомоганий.
И чем провинциальнее было лечебное учреждение, тем чаще в очередях можно было оказаться невольным слушателем историй того или иного заболевания, как и способов их лечения. Но с введением электронных записей и постановкой на поток приёма пациентов, число жалующихся в очередях по поводу своих недугов существенно поубавилось, да и жаловаться стало некогда. Кибернетика отсекла на площадках клиник одну из кормушек человеческих пороков – психологический вампиризм.
Более того, многие посетители поликлиник о своих недугах стали не успевать выговориться даже врачам. Доктора во время приема пациентов, не сговариваясь, начали деловито упираться в мониторы с информацией об анализах больных, крайне редко бросая скупые и томные взгляды на посетителей их кабинетов.
В своём большинстве врачи не очень стремились маскировать своё раздражение по поводу ухищренных попыток со стороны ходоков в поликлиники, т.е. пациентов, красочно описывать как можно подробнее своё непременно ухудшающееся самочувствие. Особо разговорчивых больных некоторые специалисты в белых халатах нередко обрывали, заявляя, что они сами скорее сойдут с ума, если будут выслушивать каждого пациента. Нежелание вступать в длительное обсуждение проблем пациентов врачи стали аргументировать тем, что им для выводов достаточно сведений, получаемых в результате лабораторных исследований анализов.
Надо сказать, что новшества, которые были привнесены прогрессом в отношения между докторами и их пациентами, на само снижение количества реально больных людей никак не повлияло. Зато значительно прибавилось число дилетантов в области медицины, усилив напористость последних в общении с докторами. Более того, противоположности стали сходиться, замыкая круг порочного образования, чему способствовал воцарившийся хаос в секторе информационного поля, в котором освещались проблемы борьбы со всеми человеческими недугами.
Так или иначе, но итоги приёма в поликлиниках стали более предсказуемыми. Одних пациентов уверенно направляли в аптеки, в которых ими оглашался весь список прописанных медикаментов. После выдачи пилюль, которые были в наличии, покупатели «здоровья» выцарапывали деньги из кошельков, сопровождая опустошение текущего бюджета вздохами и едва слышным бурчанием, вызванное и количеством, и дороговизной лекарственных препаратов.
Тех больных, кому «чудодейственные» пилюли были уже бесполезны или малоэффективны, лечащие врачи направляли в соответствующие хирургические отделения для проведения необходимых операций.
После мучительно долгих и нудных процедур сдачи анализов, Александр наконец-то попал в хирургическое отделение, в котором ему должны были залатать пупырчатую выскочку в виде грыжи, спрятав её туда, где она и должна была находиться по замыслу природы.
Александр не помнил, когда и в результате каких его действий она у него появилась, но поскольку этот недуг особо ему не насаждал, он с ним почти сроднился. Однако после увещевания близких, что рано или поздно его назойливое присутствие может выйти боком, он всё же решил эту «выскочку» устранить посредством хирургического вмешательства, как ему и рекомендовал в заключении терапевт.
Молодая врач-терапевт, не скрывая удивления, спросила, почему Александр так долго не обращался к хирургу. На вопрос последовал не так часто встречающийся в таких ситуациях ответ, что он всегда стеснялся сообщать и тем более обсуждать с кем-либо свои проблемы со здоровьем. «Даже с медиками»? – переспросила врач. «Даже с ними» — уверенно подтвердил он. «Боже! – протяжно воскликнула молодая женщина, улыбаясь, — дожить бы мне до того времени, когда люди начнут стесняться говорить о своих недугах, ибо начнут понимать, что болячки, прежде всего, их собственные накопленные косяки, что их плоть ими же самими превращена в копилку их невежества».
Вставая со стула, Александр восклицание врача прокомментировал в несколько обидчивом тоне, заявив, что больные раньше врачей знают, что болеют, но они-то хотят знать причину заболевания. Но не к юристам же и не к сантехникам им обращаться с этим вопросом. Александр завершил спонтанно возникший диалог с врачом фразой: «А вообще-то, долгих лет Вам жизни, доктор!» При этом она на своё лицо быстро натянул едва заметную улыбку, которая больше свидетельствовала о легкой растерянности, чем об уверенности, как в своей правоте, так и в правоте слов врача. Затем, попрощавшись с доктором и медсестрой, обязательно присутствовавшей на приёме у каждого врача, он вышел из кабинета.
В аптеке Александр спросил бинт для перевязки ног после операции. Девушка фармацевт спросила, какой длины нужен бинт. На вопрос он ответил вопросом: «А какой длинны в этих случаях нужен бинт?» Девушка за кассой выдала ему всего лишь один бинт, с ним он и поехал в плановом порядке госпитализироваться в воскресный день недели.
Как и водится, в палате все присутствующие представились, назвав каждый своё имя и на этом предварительное знакомство с сопалатниками было закончено. Надо сказать, что в период нахождения в стационарных лечебных заведениях между больными неизвестно когда и кем было заведено правило обращаться друг к другу на ты, не взирая на возраст, регалии, статус и даже личное благосостояние.
Поскольку это был воскресный день, естественно никакого обхода врачей, в том числе и дежурных, не было, было лишь предупреждение дежурной медсестры подготовиться к операции, т.е. не пить и не есть перед сном и утром. Александр решил уточнить у неё, достаточной ли длины бинт, который он приобрёл? Ответ был положительным. Никто никому лишних вопросов не задавал и ничего сверх сказанного не говорилось. Всё объяснялось сверхзагруженностью дежурной медсестры.
Александру не первый раз приходилось лежать в стационаре, или останавливаться в гостиничных номерах и больше всего в эти дни он не любил ночи, которые всегда были наполнены полифоническим храпом обитателей помещения. Сосед, который лежал напротив его кровати сразу честно предупредил, что он сильно храпит. «Ну, как говорится, если сильно, но стильно, можно и потерпеть» — отшутился Александр.
В палате её обитатели в первый день пребывания не обременяли друг друга обсуждениями каких-либо событий, происходящих в стране и в мире, как это чаще всего происходит в ограниченном социальном пространстве. Зато из соседней палаты постоянно доносились голоса двух-трех мужчин, которые спорили по поводу политических проблем и об известных лицах, которые эти проблемы, по их мнению, и создавали.
После отбоя, голоса спорящих, явно уже только двоих, перенеслись в коридор. Среди двоих голосящих в коридоре один из них был более активен. И его активность проявлялась хотя бы в том, что он задавал собеседнику вопросы и чаще всего сам на них же и отвечал.
«Говорун» не утруждал себя тем, чтобы сбавить голос на полтона, при этом он у него был к тому же ещё и неприятно визжащим и потому звучал не только громко, но ещё и очень раздражал. Складывалось впечатление, что оратор даже желал, чтобы его слышал не только стоящий рядом с ним собеседник, но и обитатели соседних палат. Такая навязчивость в общении обычно характерна для тех, кто мнит себя оракулом, вещающим истину, после проглатывания которой слушающие его люди начнут меняться сами и менять мир по выданным оратором лекалам, не забывая награждать его восхищёнными взглядами.
Александр не выдержал и, выйдя из палаты, строго и в тоже время вежливо обратился к визжащему полуночному говоруну с просьбой, чтобы он после отбоя в больнице не устраивал политический ликбез, в котором он больше всего сам и нуждался. Местный софист выразил недовольство по поводу замечания в его адрес, но долго препираться не стал. На том все и разошлись по своим палатам.
Сосед-храпун включил свой ноутбук и стал смотреть какие-то фильмы, приглушив звук так, чтобы он был отчётливо слышен только ему одному. Тем не менее, все остальные перепады при озвучании фильмов всё равно доносились до слуха ближайших соседей по палате.
Александра в последние годы стало сильно раздражать озвучание современных фильмов, так как в них музыка чаще всего перекрывала шепот актёров. Нередко звуки музыкального сопровождения в момент обострения сюжета полностью заглушали диалоги, которые происходили между киногероями. В такие моменты у Александра всегда возникал вопрос, кто же в фильме рулит, режиссер или звукорежиссер и за что платят последнему?
Фильмы, которые всю ночь просматривал сосед-киноман, больше всего как раз таки и раздражали Александра именно этими недостатками в озвучании. И, тем не менее, он уговорил себя заснуть, решив не вступать в конфликт с соседом-киноманом. Он понял, что из-за боязни начать храпеть сосед был вынужден смотреть фильмы. Во сне ему параллельно с голосами, которые он слышал сквозь сон, разворачивались собственные сюжетные линии. Александр всегда видел сны и такой вариант сна его вполне устраивал.
Под утро киноман-поневоле наконец-то закончил просмотр фильмов и заснул. О том, что любитель ночных сеансов заснул, поняли сразу все остальные пятеро обитателей палаты. Александр не знал, как воспринимали храп киномана другие обитатели палаты, но сам он сильно пожалел, что закончились фильмы. Уговорить себя спать при зловещих звуках, которые стояли в палате после каждого всхрапывания соседа-киномана, и которые, к тому же, сопровождались ещё и легкой вибрацией даже кровати самого Александра, он уж был не в силах.
Взбодрённый неистовым храпом, он встал и пошел в предрассветный коридор накручивать километраж.
После того, как весь этаж хирургического отделения пробудился, дежурившая медсестра пригласила провести подготовительные процедуры в ванной комнате. Для Александра ванная комната была местом интимного и индивидуального присутствия и поэтому он стал жестко настаивать на том, чтобы провести все процедурные действия самостоятельно. После непродолжительного сопротивления, дежурная медсестра с выражением недовольства на лице всё же согласилась с предложением больного. Тем более, что больной в шутливом тоне и с мягкой улыбкой на лице сказал ей, что она не может отказать ему в последнем желании перед операцией.
Через некоторое время в палату вошла молодая женщина в белом халате, который был полностью распахнут, и объявила Александру, что она будет вести его как больного и она же будет делать ему операцию. На этом разговор с лечащим врачом был завершен. С некоторых пор Александр почему-то стал доверять молодым специалистам больше, чем медикам со стажем, у которых, как водится, и глаз замылен и навыки не всегда являются лучшим приобретением при возникновении нештатных ситуаций, особенно если приобретенные навыки не обогащались изучением опыта других специалистов.
Когда утром встали практически все обитатели палаты, проснулся и зритель ночных сеансов. Зная заранее ответ, ночной кинозритель, тем не менее, спросил, — не сильно ли он храпел? Александр, сидя на кровати, поднял голову и сказал, что уважаемому соседу с таким храпом долго не протянуть, и что у него, скорее всего, серьезные проблемы с сердцем.
«А что мне делать?» – спросил храпун. Видя грузность соседа, Александру совершенно не надо было получать медицинское образование, чтобы дать квалифицированный ответ, что для начала вопрошающему необходимо было бы серьезно сбросить вес.
Шлюз откровений был приоткрыт и пошли взаимные советы и консультации между всеми обитателями палаты. У кого что болело, тот о том и говорил. Александр щедро выкладывал все имеющиеся у него знания по поводу лечения тех или иных недугов и его почему-то все внимательно слушали, а некоторые даже стали записывать рекомендации и советы.
Начался обход лечащих врачей. Троих из шести обитателей палаты в наступивший понедельник лечащими врачами были приняты решения выписать. В числе выписываемых оказался и сосед-храпун. Эта новость Александра очень обрадовала, потому что ему не надо было притворяться, что он искренне рад выписке соседа-киномана, потому что пережить ещё одну ночь с таким соседством было бы большим испытанием.
Находясь в стационаре всего лишь второй день, не трудно было заметить, как существенно обновлялись палаты вновь поступившими больными.
Зашла санитарка и объявила, чтобы выписывающиеся больные освобождали свои тумбочки, так как их кровати уже готовы занять вновь поступившие больные.
Сразу же после утреннего обхода в палату зашла дежурная медсестра и предложила Александру забинтовать ноги. Он достал бинт и протянул его медсестре. Сделав удивленное лицо, она спросила, а есть ли второй бинт? На её вопрос Александр тоже с удивлением ответил, что ему о том, что нужно два бинта, никто и нигде не сказал, и поэтому он, как правоверный дилетант в медицине, предположил, что имеющейся длины бинта вполне было достаточно для обеих ног.
Последовали ненужные волнения и почти часовая суета по добыванию второго бинта. Медсестра принесла бэушный бинт, предупредив, что нужно будет его вернуть по минованию надобности заведующему отделением, у которого она, по всей видимости, и взяла его в долг. «Хм, — еле слышно пробурчал про себя Александр, — а про бинты-то заведующий при приёме перед назначением дня госпитализации вообще ничего не сказал». Во время перебинтовывания ног недовольство дежурной медсестры и собственное возмущенное состояние Александр сгладил мягко произнесенной фразой, что начался процесс его прижизненной мумификации. Бинтование ног почему-то другой ассоциации у него не вызвало, при этом сосед по койке после произнесённого слова «мумификация» три раза постучал по деревянной тумбочке.
Пришла лечащая врач-хирург и объявила Александру, что операция будет проведена после обеда, поэтому пить и есть ничего не надо. Но не пить и не есть ему сказали ещё вчера до ужина. Поставленный в длинную очередь на операцию, подопечный лечащего врача-хирурга нарочито сделал грустное лицо и негромко как бы задал вопрос, глядя при этом чуть-чуть в сторону от врача: «Что ли вы хотите, чтобы я весь такой голодный остался?» Доктор слегка улыбнулась, и ничего не сказав, вышла из палаты.
Сосед-киноман после обхода врачей и завтрака возобновил свои расспросы по поводу своих проблем со здоровьем. Он почти не смущаясь посетовал, что является любителем выпить, не напиваясь и поесть, не обжираясь. «У меня специфика работы такая, да и особенности в общении с клиентами предполагают завершать сделки застольем» — попытался оправдаться за свои вредные привычки собеседник. «Ну, да, — в шутливом тоне прокомментировал оправдательную речь соседа-храпуна Александр, — сначала говорите, что никак не можете наесться, потому что вкусно и польза для дела, а потом говорите, что не можете сказать, что наелся, а просто обожрался». «Увы, мы гораздо легче и быстрее находим оправдания своим недостаткам, но с большим трудом отыскиваем их причины или вовсе не ищем их», — продолжил рассуждать Александр.
Выдержав необходимую паузу после периодических набегов врачей в палату к своим пациентам уже после их общего обхода, Александр решил использовать наглядность при аргументации своих доводов в пользу мотивации задуматься о причинах человеческих недугов.
И свою аргументацию Александра начал с рассуждений по поводу того, что скорость изменений в жизнедеятельности человечества происходит по возрастающей экспоненте, и морфофизиология реального живого человеческого тела не способна так быстро приспосабливаться к изменениям в способах жизнедеятельности. Как следствие происходит серьезные сбои в её работе. Далее он скороговоркой выговорил имеющуюся у него фразу-заготовку, которая гласила, что, если есть функция, то есть и орган, как и наоборот. Вот и получается, что органы не успевают выполнять свои функции или не в состоянии их выполнять должным образом. Так и образуются излишества в виде камней, опухолей, бляшек, которые организм не успевает «съедать», и в конце концов излишествами нередко становятся те или иные наши органы.
В обществе потребления человечество фактически само себе объявило войну, продолжил рассуждать Александр, и то, что сейчас происходит в медицине, это всего лишь совершенствование способов удаления органов или замена их инородными телами полностью или частично. Больницы, как вы сами можете наблюдать, превратились в этой войне практически в военные госпитали, работающие непрерывно конвейерным способом.
В палате на две-три минуты воцарилась задумчивая тишина. «И что же делать?» — прервав тишину спросил постоянно читающий книгу сосед по палате, который лежал в самом её дальнем углу. Хотя его кровать и была расположена рядом с окном, но почему-то в месте, где располагалась его кровать, всё же было несколько темновато и поэтому над читающим постоянно светилась надкроватная лампа. Выглядел он худощавым, но при этом не вызывал у окружающих впечатление, что был обеспокоен каком-либо заболеванием. И несмотря на то, что на вид ему было больше шестидесяти лет, был всегда спокоен и бодр.
«Всё, что должна и может делать практическая медицина, она делает и в указивках сверху не нуждается, но я убежден, что эту проблему должна решать всё же не она», — ответил Александр.
«А кто?» — спросил сосед-киноман.
«Человек, но только тот, который прежде ещё должен им стать», — ответил Александр, предположив, что для присутствующих слушателей он дал ответ ёмко, но не понятно, и поэтому явно ожидал дальнейшего допроса, который он своим ответом сознательно и спровоцировал. И как в воду глядел, потому что последовало несколько ироничное восклицание соседа, койка которого была расположена в одном ряду с его койкой: «О, как! А это как?»
«Дело в том, — продолжил Александр, что между телом и душой человека постоянно происходит ещё та ругань, реже спор, и ещё реже диалог, но происходят все эти перепалки на языке, который понятен только им. — Они не могут разобраться, кто из них является виновником в появлении недугов и различного рода дискомфортных состояний как того, так и другого. — Разум и должен стать непредвзятым и объективным арбитром между ними. А вот это-то наш разум и не умеет делать, просто его никто этому никогда не учил. – Если и получается разрулить конфликт, то это у него получается крайне редко, чисто интуитивно и, в общем-то, стихийно. – Ведь бывает же иногда такой диалог на разных языках между человеком и животными, последствия которого вызывают у нас и удивление, и недоумение, а иногда даже и умиления. Более того, никто так нам не врёт, как мы сами себе. Так что мы не такие уж разумные и нравственные существа», — заключил Александр, изобразив соответствующий тексту смайлик на своём лице.
«А вообще-то они, тело и душа, виноваты?» — спросил сосед-киноман, он же киноман-поневоле, он же сосед-храпун.
В это время в палату зашла врач-хирург, которая была закреплена за Александром, и сказала ему, чтобы тот готовился к операции. Это сообщение его обрадовало, так как оно было сделано ранее обещанного срока.
Александр стал суетиться, что-то убирая с тумбочки, что-то доставая из неё, и ему явно было не до того, чтобы продолжить начатую беседу с сопалатниками. Тем более, что она предвещала затянуть собеседников в водоворот, из которого практически выбраться в рамках выбранного формата общения было бы невозможно. Тем более, что у всех на лицах явно обозначилось, что у каждого возникло больше вопросов, чем появилась хоть какая-то ясность в обсуждаемой и далеко не простой проблеме.
Ближе к обеду в палату вернули в целости и сохранности соседа по палате, которого утром первым увезли на операцию, связанной, как понял Александр, с удалением щитовидной железы.
Каких-либо волнений вид и поведение прооперированного соседа у Александра не вызвали. Да он и не успел бы накрутить будоражащие в таких ситуациях чувства, поскольку вошедшая в палату медсестра, выполняющая роль извозчика каталок, дала простынь и сказала, чтобы Александр полностью разделся и лёг на каталку, которая неожиданно возникла как чёрт из табакерки около двери палаты со стороны коридора.
Александр, прикрылся белой простынёю так, чтобы она никак не походила на саван, а скорее на солдатскую тунику древнеримского воина, самостоятельно лег на каталку, после чего сразу две медсестры с грохотом покатили её по коридору. «Ага, — смекнул Александр, — их сразу две, вот почему каталка появилась около проёма двери внезапно». На половине пути каталку остановили и обе медсестрички удалились в процедурный кабинет. Александру показалось, что они отсутствовали довольно-таки долго. Ожидание всегда удлиняет время.
В коридоре прямо напротив каталки на скамейке сидели две женщины средних лет и что-то живо обсуждали, при этом совершенно не обращая никакого внимания на лежащего прямо напротив них мужчину. Ему, видимо, надоело находиться в неопределенном ожидании и он, повернув голову в сторону женщин, обратился к ним с вопросом и с претензией в голосе: «Милые дамы, как вы можете так спокойно обсуждать какие-то посторонние темы, когда такой голый мужчина прямо перед вашими очами исстрадался от ожидания?» «А чего вы ждёте?» — переспросила одна из женщин, резко прервав беседу с собеседницей. «Только благополучного конца сегодняшний моих катаний» — ответил Александр.
«Ага, — с кокетливой улыбкой и чуть наклонив голову в сторону, ответила вторая женщина, — сейчас укатаем вас в женскую палату, там и увидите свой счастливый конец вашим катаниям». Но неожиданно этот короткий флиртовый диалог прервала медсестра, вышедшая из процедурного кабинета. Она сказала лежащему на каталке претенденту на операцию, что будет делать укол. «Какой такой укол?» — спросил Александр. «Чтобы не было воспалительных процессов после операции», — ответила медсестра. «Понятно, противостолбнячный, значит. Бить будете?» — тут же с серьезным выражением лица выпалил Александр. Обе медсестрички хихикнули и повезли каталку с пассажиром дальше.
Как понял Александр после грохота открывающихся и закрывающихся дверей, что его наконец-то докатили до операционной, сдав его, каталку и простыню по описи одному из членов операционной бригады.
Медработник в женском обличии спросила Александра, делали ли ему укол? «Да» — коротко ответил он. Она же спросила, нет ли шатающихся зубов? На что вопрошаемый ответил: «У меня все сохранившиеся мои зубы целые, но вы не беспокойтесь, заверяю вас, что и ими я кусаться не стану».
Каталку подвезли к операционному столу и предложили Александру перелечь на него. Поскольку все врачи были в масках, кто из них был хирургом, кто анестезиологом, а кто ассистентом, сразу понять было трудно, но одно было ясно, что в операционной были только врачи женского пола.
Александр вздохнул и произнёс короткий монолог.
— Вот везли меня сюда, и я подумал, чёрт бы побрал этот недуг! А завезли меня в операционную, а в ней, опаньки, одни женщины, но ведь вас-то чертями никак не назовёшь.
Операционный хирург уловила в голосе Александра скрываемое за гротескной шуткой волнение, и видимо только поэтому она приняла правила его общения, ответив без малейшего оттенка обиды, что их можно считать ведьмами.
«А может быть нам вообще его не оперировать?» — с серьезным тоном в голосе обратилась к присутствующим коллегам врач-анестезиолог.
Глубоко вздохнув, привязанный к операционному столу шутник на всякий случай решил несколько облагородить свою просьбу забрать его недуг, которая теперь уже была обращена к ведьмам, и поспешил выпалить оправдывающую его фразу, что согласно выводам Задорнова ведьмы – это знатоки секретов природы, поэтому он очень рад, что именно к ним он и попал.
Постепенно Александр стал чувствовать какой-то дискомфорт, лежа на операционном столе. Хирург это заметила и предложила ему поднять, как она выразилась, попу, и спину. «Так попу или спину?» — переспросил Александр. «Делайте, что вам говорят!» — сказала хирург одновременно приказным и шутливым тоном. Несмотря на то, что на лице хирурга была маска, он всё же уловил в её глазах едва заметные признаки улыбки и выполнил сразу оба действия. Хирург что-то подсунула под его шею и ему стало лежать несколько уютнее.
Он не видел, что делал каждый из членов хирургической бригады, но стал слышать какие-то настораживающие его диалоги между ними, в которых проскальзывали подсказки хирурга, то ли медсестре, то ли анестезиологу, что что-то нужно было сделать более правильно.
В ответ послышалось сетование, что отсутствуют какие-то необходимые хирургические предметы. Последовал совет от хирурга сделать что-то кому-то самостоятельно даже при отсутствии в наличии указанных предметов. Из переговоров Александр понял только одно, что кто-то чего-то не умеет сделать без специальных приспособлений и спрашивал, как надо делать. При этом осторожно и несколько завуалировано проскальзывало чьё-то увещевание вполголоса, что не стоит в присутствии оперируемого высказываться о недочётах и способностях участников бригады.
Александр несколько насторожился, но решил прервать консультации врачей между собой, вклинившись в их консилиум с вопросом: «Если чего-то не хватает, то может быть не на мне будете тренироваться, а на кошках?» Тут же последовал ответ анестезиолога: «Ну, да, мы же здесь впервые собрались, и именно подгадали под вас, поэтому будем тренироваться на вас». Далее она же продолжила: «Да, не переживайте вы! Всё будет хорошо. Просто всегда чего-нибудь, да не хватает, вот такая у нас цивилизация».
Александр поддержал попытку перевести стрелки на какую-то цивилизацию, заключив, что цивилизация началась с письменности и с открытия железа. Когда железо испепелят на танки, самолеты, снаряды и на прочую ерунду, а люди станут письменные сообщения оформлять исключительно смайликами, то эта цивилизация за все её грехи будет наказана путём посылки её в небытие. «А как же мы?» — переспросила анестезиолог. «И мы вслед за ней, поскольку перерождаться в другую цивилизацию будет уже нечем» — грустно ответил Александр.
«Ну, так, хватит о грустном, сейчас буду делать укол, и вы заснёте» — прервала философствование Александра врач-анестезиолог.
«Да, знаю я Вас, — сказал со вздохом Александр, — усыпите меня, и потом начнёте подглядывать, что у меня там интересного».
«Разглядывать будем только то, за что нам платят, остальное нам не интересно» — доброжелательным тоном в голосе отпарировала врач-хирург.
У Александра зачесался кончик носа, и он попытался успокоить взбудораженный нерв сильным движением губ, но кончик носа почему-то не слушался и не желал перестать чесаться. Он вслух посетовал, что не на шутку зачесался кончик носа, и тогда кто-то из присутствующих «ведьм» очень нежно почесал кончик носа и ощущение щекотливости исчезло.
«Я знаю, что должен считать до десяти?» — спросил Александр, обратившись к анестезиологу. Последовал ответ, что как раз таки совсем не обязательно считать до десяти.
«Тогда я буду читать свои стихи, — предложил Александр, — правда я их не знаю наизусть, а только первые строчки».
Александр прочитал одну строфу своего стихотворения, услышав оценку врача-хирурга, что начало уже очень интересное. Но только после этой лестной оценки он едва успел понять, что стремительно засыпает.
Он так же быстро проснулся, поняв, что операция завершена, однако начать свободно дышать ему явно что-то мешало. Александр пытался помочь себе руками, но они были крепко привязаны.
Врач-анестезиолог стал давать команды дышать. Но Александру всё равно не удавалось завести и выровнять дыхание, он захлёбывался. Наконец он услышал команду дышать глубоко ртом. Александр сразу вспомнил, как в Красном море впервые погрузился в акваланге и с инструктором по дайвингу на глубину 12 метров и что ему постоянно хотелось начать дышать через нос. Тогда возникшее у него чувство страха захлебнуться было сглажено мыслью о том, что просто необходимо смириться с единственным способом дышать в акваланге только ртом и только ритмично.
Александр начал пытаться воспроизводить способ дыхания, который уже был в его опыте и у него стало появляться ощущение легкости в дыхании.
Обратно его катила уже одна санитарка, а не две медсестрички. Александр выгнул голову назад в сторону управляющей каталкой и спросил: «Это сколько и чего у меня вырезали, что в операционную меня везли две красавицы, а оттуда меня катит только одна хрупкая девушка?»
«Не переживайте, — улыбаясь ответила девушка, — всё что было в вас ценного, всё при вас и осталось». «Очень на это надеюсь», — последовал ответ пассажира каталки.
После операции в палату заселили сразу трёх новых больных. Новобранцы не спешили представляться. Примерно через час после прибытия в палату, по телефону стали названивать самые близкие для Александра люди.
Жена спросила Александра о самочувствии, и на вопрос он бодро ответил, что на удивление чувствует себя очень хорошо, какой-либо боли практически не ощущает. «Ну, вот, — сказала жена, — теперь домой вернешься как огурчик». «Ага, ответил Александр, — только теперь уже не пупырчатый».
Через два-три часа после операции Александр уже мог ходить, чем он и занялся, накручивая километраж курсированием по коридору. Практически он не пропускал ни одного дня в году, чтобы так или иначе не дать себе кардионагрузку. Не стал он делать исключение и в эти дни.
Пришла врач, которая оперировала Александра, и поинтересовалась его самочувствием. Получив удовлетворительный ответ, она пояснила, какие могут быть первое время болезненные ощущения и что нет оснований их опасаться, так как после операции они являются нормой.
Вечером Александру разрешили поужинать, и он с удовольствием поел то, что ему предоставила больничная кухня. В еде он был неприхотлив, поэтому особенно-то не был уязвимым при частых отклонениях в меню.
Зайдя в раздаточную, чтобы поставить тарелку на стол для использованной посуды, он поразился, сколько было посуды практически с нетронутой едой. Кроме того, было очень много кусочков хлеба, которые в своём большинстве были просто надкусаны. «Да, уж, — протяжно сказал Александр, — пора хирургическому отделению начать разводить своих свиней, отходов-то немерено». Сестра-хозяйка, заведовавшая раздачей пищи и приёмом посуды, на слова Александра отреагировала фразой, которую произнесла в сердцах: «Зачем их разводить, вон они, уже расквартированы по палатам».
Александр видел, что при раздаче пищи никого насильно не заставляли что-то брать и в обязательном порядке съедать. И ему было не понятно, откуда и когда у людей развилось такое пренебрежение к еде и к труду тех, кто её готовит.
На второй день после операции позвонила дочь и сказала, что привезет ему что-нибудь поесть. Александр категорически отказался, но попросил привезти расчёску, которую он забыл взять, когда собирался госпитализироваться. Дочь привезла расчёску и очень вкусную и большую шоколадную плитку. Александр сразу сказал, что обязательно угостит ею своего лечащего врача. Дочь к этому желанию отнеслась вполне одобрительно.
Он наблюдал за своим лечащим врачом-хирургом, как она общается с больными и обратил внимание, насколько она была уверена в себе, и эта уверенность явно передавалась пациентам. Она совершенно не сюсюкалась с больными, и в то же самое время была настолько естественной и умеренно сдержанной, что у больного такое отношение к нему вполне могло возникнуть чувство, что его недуг случайный эпизод в его жизни, с которым здесь с ним быстро и легко расправятся.
Когда в ординаторской находились только два хирурга, Александр смело зашел в помещение, подошел к своему лечащему врачу, сидевшей за монитором, и протянул ей плитку шоколада со словами благодарности. «Спасибо Вам, большое за то, что так хорошо меня прооперировали, — сказал Александр, и добавил улыбаясь, — я давно наблюдаю за вами, вы замечательно работаете, вы большая умница и очень красивая молодая женщина». Лечащий врач-хирург поблагодарила за комплимент, мило улыбнулась, при этом внешне не смущаясь, и продолжила что-то рассматривать на мониторе. Александр был искренен, поскольку в этой же ординаторской он наблюдал, как какая-то пожилая врач-хирург с сильным раздражением и очень грубо отчитывала своего пристававшего к ней с вопросами подопечного, обвиняя его в том, что он совсем не даёт ей работать. Александр был счастлив, что эта пожилая хирург, которая редко когда отрывалась от монитора, не была его лечащим врачом.
Вечером в палату зашла к своему новому пациенту лечащая Александра врач-хирург, поговорила с вновь прибывшим, как показалось Александру с безнадежно больным, но поговорила так, что больной сразу оживился и был готов хоть сейчас идти на операцию, полностью доверившись хирургу.
Затем она подошла к Александру, справилась о его самочувствии и, удостоверившись, что выздоровление идёт семимильными шагами, высказала предположение, что вероятнее всего завтра может его выписать. После этой новости лечащий врач стала рассказывать, как и какой период времени после операции Александру вести себя, чтобы не спровоцировать осложнения.
Поскольку Александр чаще всего жил в загородном доме, он поинтересовался, есть ли на надрезах нитки при операции методом… тут он слегка запнулся, так как никак не мог запомнить и выговорить название хирургического метода, который был применен при проведении операции, но быстро нашелся и продолжил вопрос, несколько смущаясь, …ляпотаскопии и если есть, то можно ли их снять в любой поликлинике. Врач-хирург сделала вид, что расценила смущение Александра как шутку и пояснила, что швы зашнурованы и нитки можно снять в любой поликлинике через десять дней. Александр так и не запомнил это слово, но даже когда его прочитывал в справочниках, то почти сразу же забывал название этого метода операции, по-прежнему называя его ляпотаскопией и все понимали, о чём идёт речь.
Он радостно позвонил жене и дочери, сообщив им, что завтра его выпустят условно-досрочно домой, куда он очень сильно желает попасть. «Может быть не стоит торопиться выписываться, мало ли что?», — с беспокойством в голосе спросила жена. Александр ответил, что очень брезгует ходить в больничные туалеты и у него столько накопилось брезгуна, что лучше ему как можно быстрее оказаться дома.
Через десять дней в местной периферийной поликлинике Александру молодая медсестричка в процедурном кабинете пыталась снять нитки, постоянно зазывая опытную медсестру помочь ей, поскольку та сидела с доктором на приёме пациентов в соседнем кабинете. Благо, что кабинет врача от процедурного кабинета отделяла только дверь.
Еще через месяц Александр с супругой дома обнаружили остатки ниток, от которых окончательно избавились совместными усилиями, не обращаясь в поликлинику.
