Эта заметка всего лишь фрагмент из второй главы монографии «Образование: от пассивного созерцания к способности понимания». На сайт рассуждения о сущности такого чувства, как любовь, скопированы, как они изложены в книге. Надеюсь, что представленные на суд читателя мысли и суждения о любви будут способствовать более глубокому пониманию этого чувства. К сожалению, желающих приобрести книгу в электронном виде оказалось не так уж и много. Мысли о чувстве любви и их роли в познавательной деятельности были бы еще понятнее, если прочитанные фрагменты пропустить через призму других рассуждений о формах познавательной деятельности человека. Итак, фрагмент из второй главы книги «О СОБСТВЕННОМ ОСНОВАНИИ РАЗВИТИЯ ЛИЧНОСТИ, ИЛИ ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ШАГОВ К РАЗГАДКЕ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ (ПСИХИКИ)».
___________________________
Если существующая система разделения труда делает нас такими разными, то почему до сих пор, тем более при её постоянном расширении многообразия люди каким-то образом находят общее основание для человеческих отношений?
Культурное пространство, безусловно, играет здесь немаловажную роль, но и оно существенно разнится при переходе от одного культурного пласта к другому, а соответственно, очевидна разница в культуре людей даже при переходе от одного речевого обеспечения способов общения к другому. Что есть такое в каждом человеке, втянутом в орбиту общественных отношений и связей, что позволяет ему удерживать себя в рамках этих отношений даже при очевидных различиях в культурах?
Возьму на себя смелость высказать точку зрения на то самое всеобщее основание, которое присутствует в каждом человеке и сохраняется в нем, несмотря на различия в отношениях между людьми. Это всеобщее основание выводится из отождествления себя с некоей целостностью и из стремления обнаруживать себя как самодостаточное и самосознающее существо. Благодаря чему и как происходит это отождествление?
На первый взгляд может возникнуть впечатление, что это всеобщее (общее для всех) основание существует в самой природе. Почему такое рассуждение может иметь место? Простейшим организмам неведом половой признак, следовательно, у них не может быть полового размножения. Целостность организма соблюдена. Появление же пола свидетельствует о нарушении этой самой целостности, соответственно возникают серьезные предпосылки для гибели, как отдельного организма, так и всего его вида. С другой стороны, открываются перспективы для эволюционного развития, суть которого в приобретении живыми организмами таких свойств в процессе видовых изменений, благодаря которым возникает возможность сохраняться в неизменном виде при воздействии окружающей среды. Получается развитие против развития, эволюция против эволюции, как высказался В.П. Щербаков из Института проблем химической физики РАН (и не только он один, но и несколько ранее другие зарубежные ученые).
Но для нас важнее не сами догадки и гипотезы ученых о противоречиях в эволюционном развитии, эти темы для другой работы. Хотел бы провести иную мысль, что половое размножение предполагает наличие двух особей противоположного пола, которые в совокупности и составляют некую целостность, некую завершенность в соединении двух индивидов в нечто единое целое. Влечение к противоположному полу, заложено природой на уровне ощущений и чувственного восприятия особей друг друга (об отклонениях речь здесь вести не буду). Влечение между полами на уровне ощущений и чувствования сохраняется и для человека. Но у человека к ним добавляется то, что привносит в отношения между различными полами возможность регулировать и совершенствовать их за пределами естественных ощущений и и непосредственного восприятия друг друга. Это закономерная стадия в развитии любой жизни, и если до этой стадии доходит очередь, то в лице разумных форм жизни природа познает самою себя, свои высшие возможности. Именно так Людвиг Фейербах и выводит Природу саму на себя, на уровень проявления духа в его высших, т.е. идеальных формах.
В человеческом обществе между естественным влечением полов и способами их удовлетворения вклиниваются предметы и законы культуры. Цепочка естественно-природного процесса удовлетворения половых потребностей прерывается, и в нее вкрадываются культурные традиции в виде ритуальных действий, эстетического восприятия самого процесса близости, впрочем, как и эстетическое восприятие обнаженного человеческого тела. Естественно-природное влечение постепенно начинает регламентироваться моральными, религиозными, научными, правовыми и уж тем более эстетическими предписаниями и условностями. Сохраняется ли за всеми этими нагромождениями ощущение целостности? Да, сохраняется! Благодаря чему сохраняется чувство целостности? Благодаря чувству, под названием любовь, как проявление человеческой сущности в его идеальной форме, которая никак не может вместиться в единичное тело. Требуется еще одно тело, опосредуемое всей культурой (тот самый треугольник). Поэтому единичной телесности легче приписать, дорисовать в ней целостность, гармонию, эстетические и т.п. свойства, чем реально обнаружить все это в ней как реально существующие «здесь и сейчас». Невозможно составить ни с помощью самого развитого воображения, самого совершенного чувства прекрасного, ни тем более при помощи самой совершенной программы, самого совершенного компьютера портрет внешности идеального мужчины, идеальной женщины, идеального живого разумного существа. Как невозможно при помощи всех существующих совершенных технологий дать полное описание души идеального разумного существа. Идеальное вспыхивает и уводит в мир безграничных возможностей, в мир прекрасного. И в этом заключается сама суть идеального, в том числе и такого чувства, как любовь, ибо в данном случае предполагается отсутствие какого-либо предела в познании. И это очень важно понимать, осуществляя познавательную деятельность.
В таком случае, что есть такое для человека чувство любви, которое вне идеала существовать не может? Повторюсь, что это чувство появляется достаточно рано, и раз возникнув, уже никогда не исчезает на протяжении всей жизни. У кого-то оно обогащается благодаря жизненной активности и опыту, но при этом совсем не обязательно опыт и активность связывать с интимными отношениями с противоположным полом. Никто и никогда не согласится с тем, что их следует исключать из состава опыта, но глубина и богатство такого чувства, как любовь, завязывать на них нельзя. А ведь завязывают, поэтому от личного опыта в интимных отношениях у большинства людей представление о любви не выходит за пределы чувственного восприятия и ощущений, возникающих от близости с противоположным полом.
Если бы целостность определялась только через физическую близость, тогда и для животных можно было допускать наличие чувства любви. Но каждая особь любого вида животных выбирает конкретную особь противоположного пола для удовлетворения своих естественных половых потребностей по физиологическим, поведенческим и анатомическим свойствам и признакам, абсолютно не полагая выбранную особь в качестве наилучшего образца по эстетическим, моральным и т.п. качествам.
Образец потому и образец, что в себе содержит некую идеальность (и всеобщность) в ряду подобных себе вещей. Идеальное неведомо для животных, а без идеального невозможно проявления чувства любви. Это человек может наслаждаться брачными танцами и естественно-природными нарядами животных, а для животных они лишь естественное поведение, естественно-природное свойство иметь ту внешность, которые эволюционно обрел тот или иной вид животных, насекомых и т.п., но к которым сам вид не приложил ни малейшей собственной фантазии, ибо у животных её нет.
Так вот, каждый раз, как только проявляется в чувственно-осознаваемых формах идеальное, относящееся к человеку, то непременно оно каждому будет всегда нравиться, и каждый всегда будете им любоваться, ибо такое отношение к нему и есть отношение к некоему идеальному образцу. Еще бы по нему не ориентироваться и не соизмерять себя им! Этот идеальный образец, всегда проявляющийся как ориентир на целостность и гармонию, как опора для воображения, и есть предмет любви. Это чувство и есть портал (вход) в мир всеобщих и вечных идей, в коих каждый без всяких условностей ощущает своё могущество и истинную свободу.
Всякая попытка вступить в диалог с этим идеалом, как с внутренним проявлением человеческой сущности, убеждает каждого, что он вступил в диалог с самим собой, со своим уровнем чувствования идеала, который всегда будет требовать полного понимания. Но понимание идеала требует движения к нему, как к абсолютному совершенству (свершившейся целостности). И тогда себя нужно будет воспринимать, как представителя всего мироздания, либо мироздание познавать, как абсолютное совершенство (т.е. нечто свершившееся), не требующее чего-то вне себя и над собой стоящего другого абсолюта, т.е. бога, как это и предполагает религиозное сознание. Однако, расколов мироздание на посюсторонний и потусторонний мир, вы перестаете воспринимать и его и себя целостным. В этом случае вы не способны понять Природу из нее самой.
Чувство любви и есть чувство, в котором на уровне психики отражается идеал и удерживается в поле зрения сознания посредством психической деятельности, т.е. благодаря такой способности, как воображение. Поэтому у каждого и складывается иллюзия, что выразить в рациональных формах чувство любви невозможно, а можно лишь ощущать его присутствие, его наличие в составе человеческой души. Для выражения его в строгих понятиях нужно углубиться в изучение истории возникновения этого чувства, чтобы вывести его с необходимостью, а не как такое чувство, которое у человека может возникнуть, а может, и нет.
Я не встретил ни в одном из просмотренных этимологических словарей слово, которое по своему смысловому содержанию могло лечь в основание такого понятия, как любовь. Хотя и не научная, но версия М.Н. Задорнова о происхождении этого понятия не лишена смысла и она очень близка к его истинному значению: «Любовь – главное проявление жизни»,[1] т.е. когда происходит физическое и духовное соединение мужчины и женщины, целостность которого символизирует их единство через ребенка. Их совместное порождение – дети, а значит здесь возникает основа социума. Опять же три элемента целостности: «Я», другое «Я» и опосредуемый отношения между ними предмет в виде новорожденного ребенка, который и является предметом их совместной деятельности по преобразованию просто тела в культурное тело. И если принять версию данного автора о происхождении слова «любовь» через призму древнеславянского языка, т.е. любовь, это когда «Люди Бога ведают»,[2] то и в этом случае эта версия не лишена смысла, если под Богом подразумевать всю Природу, как это понимал монист Спиноза. К тому же, в конечном счете, слово Бог редуцируется к арабскому слову «эжоб» (в прочтении в обратном порядке «боже»), как математическое понятие слова «плюс», т.е. «позитив» или арабское слово الإله бог.[3]
Вместе с этим чувством возникает такое важное качество человека, как способность воображать. Ведь всё, т.е. бесконечность, материальное, идеальное, можно лишь воображать, так и не остановившись на каком-либо пределе (определении). Без этой способности невозможно творчество, следовательно, немыслима и свобода. Соответственно, от способности воображать (входить в образ), наряду с чувством любви, идет отсчет становления человеческой психики. Чувство вне способности воображать, уже не есть чувство любви, как и без последнего невозможен и человек. Ну как таким не восхищаться, как такое да не любить? Любовь в этимологических словарях дается в примитивном варианте, как «нравится», но примем и это, не отождествляя его с понятием любовь. Хотя нравиться могут звуки, фрукты, блюда, тот или иной оттенок цвета, песня, картины, страна, в которой живет человек…. Что касается такого чувства, как любовь, то его можно разделять только с другим человеком и противоположного пола.
Это чувство не может не преследовать каждого всю жизнь. Однажды возникнув, оно потом обнаруживает себя через звуки, запахи, в цвете, а то и просто в каких-то незамысловатых предметах, которые, так или иначе, были свидетелями интимного свидания «вашего» всеобщего идеального «Я» с тем внешним объектом, ставшим предметом сравнения с «вашим» идеальным «Я». И только потому, что «свидетели» у всех разные, каждый раз проявляющиеся в неповторимых условиях и вариациях, только поэтому каждому кажется, что его чувство любви неповторимое и единственное в своем роде, несравнимое с чувством другого человека.
«Лжесвидетели», т.е. случайные, не существенные, обстоятельства и факты, имевшие место быть в момент проявления этого чувства, позже вяло отвечают на всякую попытку воспроизвести с их помощью это чувство, и поэтому со временем вычеркиваются из списка памяти. Остаются только те события и ощущения, которые вечны сами по себе, ибо выступают агентами красоты и всеобщности. Рассуждения о чувстве, засевшим в каждом как полномочный представитель идеала, можно облечь в некую формулу любви, что и делает иногда искусство.
Это чувство сигнализирует каждому о его принадлежности к всеобщему человеческому роду, а не только к царскому, семейному, клановому, и т.п. С этим чувством каждый вхож в любую социально организованную общность, несмотря на существенно разнящиеся особенности между ними. Вот только выразить в образах это чувство является нелегкой задачей, решать которую можно, если развить в себе эстетическое восприятие мира, которое без воображения невозможно. Именно воображение позволяет облечь это чувство в поэтическую, художественную и т.п. форму.
И, поскольку этот кто-то, с кем в первую очередь возникает потребность поделиться указанным чувством, предполагает своим присутствием некую завершенность, целостность жизненного процесса, то этот кто-то и будет второй половинкой живого целого, состоящего из двух противоположных полов. Именно здесь накладываются (стыкуются) природное влечение с человеческим чувствованием. В любой общности эта половинка может оказаться союзником даже при самых неблагоприятных обстоятельствах, ибо для каждого обретение целого, даже в ложной (или иллюзорной) форме, дороже всего на свете. Вполне символично название двум противоположностям мужского и женского в виде слова «пол», как будто каждая противоположность и есть пол(овинка) целого – пол- человека. Во всяком случае, в этимологическом словаре русского языка Макса Фасмера старославянский вариант слова полъ означает «сторона, половина».[4]
Потребность делиться с этим чувством объясняется еще и тем, что в этих случаях воспроизводится то самое пограничное состояние, которое возникает в процессе описания идеального образа и его чувствование в себе в чистом виде. В этом действии как бы подтверждается наличие своего чистого «Я», что оно не утерялось, и произошел выход через это чистое «Я» ко всему человеческому роду, т.е. к пониманию сопричастности к нему. Способность удерживать себя в пограничном состоянии, т.е. между чистым (всеобщим) «Я» и ежеминутным проявлением своей индивидуальности, и есть состояние, в котором человек может думать и самостоятельно формулировать загадку о своем «Я» и пытаться самостоятельно разгадывать её. Индивид через это чувство осознает себя как родовое существо. Думаю, что многие исследователи философских работ Фихте в его «Я» и «не-Я» внутри субъекта могут узреть попытку самого философа найти это самое идеальное и всеобщее Я, возникающее в индивидуальной психике.
Возникает это чувство в детском возрасте, как какое-то совпадение внутреннего идеального образа с конкретным человеком, чаще всего противоположного пола. Обнаружение себя сущим (существующим) в совершенном (свершившемся) виде посредством и благодаря полаганию себя как некоего целого существа в другом, через другого, и есть пробудившееся чувство себя как человека. Такое пробудившееся в человеке чувство идеальной целостности и есть любвь. Я есть как свершившееся (совершенное) существо, как и любое другое разумное существо. Вера в любого другого, как в разумное существо – великая сила, которая, так или иначе, сохраняет нашу целостность и стремление к разуму. Подобно тому, как крик новорожденного свидетельствует о рождении тела, так первое признание ребенка о наличии у него чувства любви к кому-то, есть крик его родившейся человеческой души, которая становится способной самостоятельно выражать себя и видеть блеклые контуры своей целостности в первых признаниях чувства симпатии и любви к другому.
На границе двух психологических состояний, когда ребенок ощущает идеальное, т.е. свое чистое «Я», и своё «Я» непосредственно существующее «здесь» и «теперь» в его специфическом самочувствовании, он и выражает своё отношение к идеальному «Я» посредством соотнесения его и с собой и с внешним объектом (чаще всего противоположного пола). В этом противоречивом соотнесении он познает свой внутренний мир чувств. И если в качестве объекта оказался индивид противоположного пола, и, благодаря ему чистое всеобщее «Я» каким-то образом впервые явило себя, то именно в эти моменты ребенок нередко произносит те самые слова, над которыми мы совершенно напрасно иногда смеемся, полагая, что ребенок совершает наивное и несерьезное признание в своих чувствах. В этом признании родившаяся душа вырывается наружу, и это очень серьезно. Речь может идти о признании в любви к матери, на которой ребенок хочет жениться, хотя это может быть и совершенно посторонний человек, обладающий развитым чувством материнства или отцовства, проявленным в общении с малышом.
Связано это с тем, что «первые специфические переживания младенца зарождаются в поле «высшего» (духовного) чувства – материнской любви. Изначально младенец «по-человечески» переживает именно это материнское чувство и лишь в силу этого – события внешнего мира и собственные психологические состояния».[5] Отныне в присутствии ребенка озвученная или продемонстрированная любая пошлость, цинизм со стороны взрослых по поводу этого чувства, по поводу отношений между мужчиной и женщиной, ребенком начинает замечаться, и эти непристойности будут серьезно травмировать его психику. Будут травмировать только потому, что он непосредственно отождествляет себя с идеальным образом, с идеалом. Поэтому, в подобной пошлости и грубости, каждый оскорбляет и унижает как самого себя, так и остальных, оскорбляется самое чистое чувство, связанное с восприятием идеала малышом.
Таким образом, чувство любви, раз возникнув, становится неотъемлемой характеристикой человека, которая присуща каждому до конца его жизни. Поэтому каждый находит не только необходимым, но и возможным это чувство делить с тем человеком, в котором почувствует и разглядит что-то из того самого идеального образа, который у него есть.
Идеальный образ никогда в идеале не будет, да и не может, совпадать ни с одним реально существующим существом. Отождествление его с конкретным человеком порождает совершенно неоправданное требование от партнера соответствовать идеальному образу. В этом требовании всякие попытки описать образец, чтобы им руководствовался партнер, чаще всего, не соответствуют идеальному образу, который так и остается в индивиде на уровне чувствования. Хотя, при этом идеальный образ продолжает незримо присутствовать в воображении каждого человека всю его жизнь, как ориентир, помогающий удерживаться в кроне всего человеческого рода. Этот всеобщий образ есть то́ единственное, чему каждый в своих чувствах верен до конца своей жизни. Он незримо присутствует при общении с партнером, и мы благодаря этому присутствию всегда дорисовываем к реальному человеку все то́, чего в нем не хватает от идеального образа. Особенно это (чаще всего тайное, интимное) дорисовывание имеет место быть именно в момент физической близости. Без этого внутреннего призыва идеала в момент физической близости, сама физическая близость вряд ли могла облекаться в эстетические «одеяния», в чувствование идеального образа, редко совпадающего с реальным партнером. А вот к этому воображаемому образу ревновать не следует, правильнее будет постоянно находиться в состоянии движения к нему. В этом и кроются секреты, называемые искусством подлинной любви. Очень принципиальное различие в двух признаниях: «я люблю тебя», или «я хочу разделить чувство любви с тобой». Второе и есть признак глубокого понимания этого чувства, как признака принадлежности обладателя этого чувства к человеческой культуре, готового сказать: «я ответственен за это чувство перед другим человеком».
Мы привыкли к признанию в любви к другому человеку, но мы не обладаем всем объемом этого чувства, которое изменчиво, в зависимости от поведения человека. Мы можем любить его с теми качествами, которые отражают всеобщность и ненавидеть, если он эту всеобщность распыляет на частности, эгоистические устремления. Поэтому мы иногда не понимаем, почему чувство любви к человеку то возникает, то исчезает, и чаши весов добра и зла, истины и заблуждения, постоянно находятся в движении. При этом в нас не исчезают контуры идеального человека, контуры его образа. Это сложное чувство, такое важное для удержания вектора, показывающего путь к идеалу, трудно выразить в строгих понятиях, что я и пытаюсь сделать в этом разделе, но не менее сложно его выразить в поэтических образах, и все же я попытаюсь это сделать, пусть даже и несовершенным образом.
О ПЕРВОЙ ВСПЫШКЕ
ЧУВСТВА ЛЮБВИ.
Нам всем не ведомо, в какие годы,
По тропам звездным иль земным,
Загадкой нежно в сердце входит
То чувство, что всю жизнь храним.
Перед собой дорожку стелет,
Из звуков, света и тепла,
Из мягких губ прикосновенья,
Из дружелюбного шлепка.
Не зная чувству точного названья,
Проникшего в него, к венцу зовем,
Боясь утратить первое смятенье,
Возникший образ бережно несем.
Впервые всколыхнув смущенье,
Сей образ меру красоте задал,
И все реальные творенья,
В любви собою заслонял.
Он чист, как блеск ночной звезды,
Как родника журчащая вода,
И признаемся в чувстве мы
Лишь тем, в ком не угасла эта чистота.
Только такой сложной диалектической связью между индивидуальностями противоположного пола можно объяснить порой невероятные отношения между, казалось бы, разными людьми. По существу, разница в объемах понимания всеобщего, идеального, и порождает разночтение в понимании чувства любви друг к другу. На этом разном понимании и происходят сложные диалоги в отношениях между полами. Оттенки этих отношений зависят от того, кто лукавит, а кто искренне заблуждается в понимании всеобщего и идеального, кто естественен даже в заблуждении, а кто любое заблуждение (частичность) выдает за целое, за всеобщее.
Любовь, это не расческа в кармане, и не носовой платок для того чтобы утирать слезы, вызванные умилением или ревностью, и по заказу это чувство не предоставляют. Чувство любви можно с кем-то разделить, и оно от этого не убавится. Уже только поэтому это чувство не может быть предметом частного присвоения, предметом торга. Если есть торг по поводу этого чувства, там этого чувства нет, оно просто не является предметом взаимоотношения между людьми. Оно не исчезает, когда совершенно неслучайно становится неинтересным объект воздыхания, просто человек перестает пытаться его делить с кем-то именно тогда, когда в объекте воздыхания исчезло или существенно исказилось понимание идеального, всеобщего. Поэтому как бы ни было драматичным расставание с объектом воздыхания, дальше получается все равно по Тургеневу, «поел и первое утешение», и вновь человек бросается в омут, в поиски другого объекта воздыхания, с которым вновь хочется делить свои чувства. И если каждый из партнеров не сделал свое понимание идеального в этом чувстве предметом критического осмысления, то оба они вновь и вновь будут отказываться от разделения этого чувства друг с другом.
Целым и совершенным обладать можно, если не растаскивать его на части, не разменивать его на то, что к нему никакого отношения не имеет. И если делаются попытки вернуться к этому чувству в его всеобщей, т.е. в его идеальной форме, то это может свидетельствовать о том, что человек не остановился в самопознании. И ценность чувства любви — в стремлении через него к целостности и гармонии, поэтому оно так часто становится предметом искусства.
Если чувство любви чрезмерно окрашено эмоциями, то человек совершает безрассудные поступки, прикрываясь чувством любви, которая, как раз таки, не повинна в проявлении безумства.
Трудно рассчитывать на полноту такого чувства, как любовь, если пытаться его прикнопить или поместить в ограниченное пространство, чтобы всегда оно было на виду и его можно было бы показывать как какую-то вещь, приобретенную на аукционе, как какую-то дорогую и изящную вещь, которая нарочито расположена в красном углу вашего пространства. Нельзя это идеальное чувство ставить в полную зависимость от внешней (в физическом смысле) красоты. Перенасыщение этого чувства усилителями эстетического вкуса рано или поздно вызовет отторжение второй половины, порождая ненависть к ней вместо наслаждения.
Печален финал отношений между Печориным и Беллой у Лермонтова, пытавшихся спрятать свои чувства, как прячут драгоценности в ларец. Хотя это чувство достаточно интимное, но оно не предмет для субъективной оценки, и когда к нему проявляют торгашеский интерес, оно выставляет не себя, а лишь то, что может быть предметом торга – тело без души. Бессмысленна спекуляция чувством любви, и не стоит делать его разменной монетой при достижении своих частных интересов и сиюминутных амбиций. Чувство любви — безусловно, поэтому в народе совершенно справедливо говорят: «сердцу не прикажешь». К сожалению, чаще всего приказывают, и только потому, что с кем-то его делить становится просто выгодно. И тогда человек обрекает себя на муки, которые порождает любая зависимость, любое ограничение свободы.
Не надо детей учить любить себя, как это сейчас модно делать, потому, что нельзя по-настоящему относиться к себе с любовью, если в себе человек не способен удерживать идеал, самодвижение к которому и есть идеальное состояние человеческой души, как его (человека) подлинное счастье и его подлинная красота. Любить нужно не себя, каким вы есть, а любить в себе все то́ человеческое, что есть в вас. Любить себя по Платону есть наихудшее зло. «Кто намерен стать выдающимся человеком, тот должен любить не себя и свои качества, а справедливость, осуществляемую им самим либо кем-то другим».[6] Обыватель, как правило, любит свою ограниченность больше всего на свете, так как уж больно дорого она ему достается и с большим трудом им удерживается в современном мире частных интересов. Лишь тот, кто чувство любви хранит для другого человека, становится счастливым благодаря этому чувству. Некоторые любят себя до беспамятства, поэтому и забывают, что такое богатое чувство, как любовь, можно и нужно делить не с самим собой, а хотя бы с самыми близкими людьми.
Примечательно, что пишет Э.В. Ильенков о понимании счастья слепым Юрой Лернером, о котором уже упоминалось выше. «В дневнике А.И. Мещерякова есть такая запись: «Вчера удивил меня Юра. Поймал меня на лестнице – как видно, поджидал – и спрашивает: «А.И., скажите, может ли человек в моем положении быть счастливым?» Я несколько оторопел, но потом во мне проснулся педагог, и я продактилировал ему в ответ: «А ты сам как думаешь»? Он расцвел и наговорил буквально следующее: «А.И., я счастлив в самом точном и полном смысле этого слова. Что такое счастье и что такое несчастье? Несчастье – это когда человек имеет что-нибудь, а потом теряет. Я в жизни ничего никогда не терял, только обретал и обретал новое. А это, наверное, и есть счастье».
Юре в тот день было всего 16 лет; он не только не читал тогда «Этику» Спинозы, но даже имени этого мыслителя никогда не слышал. Четырьмя годами позже он сформулировал понимание «счастья» и «несчастья» несколько по-иному, но опять очень по-своему: «Счастье – это быть полезным людям. Когда ко мне обращаются за помощью, я чувствую себя нужным, полезным людям и счастлив этим. Несчастье – это оказаться за бортом общественной жизни. Чувствовать себя оторванным от жизни и никому не нужным». Можно поручиться, что и это суждение не вычитано и не подсказано».[7] Понимание подлинного человеческого счастья дается нелегко. За помощью может обратиться кто угодно и по поводу чего угодно, и чтобы вольно или невольно не оказаться пособником несчастья для других, следует для себя определиться в главном, в жизненной позиции в целом.
В конце концов, когда говорится о подлинном чувстве любви, то речь не идет об абстрактном гуманизме, т.е. любви ко всем сразу, и даже не о любви к каждому в отдельности, независимо от его черт характера и наклонностей, а о любви по самой высшей мерке, о которой говорилось выше. Нельзя милосердие, основанное на чувстве любви, путать с толерантностью, которую на что только не пытаются нанизывать в качестве украшения современные идеологи от политики.
Человек, который диалектически оценивает чувство любви, никогда не позволит себе цинично корить падшую душу, причинять физическую боль кому бы то ни было, бросать презрительные взгляды на бомжа, человека дна и т.п. Но он и не будет растрачивать это чувство на тех, кто не желает его принять. Он будет делать только то́ и только так, чтобы на земле как можно быстрее исчезли сами условия, порождающие пороки и неравенство в самих возможностях достижения человеческого счастья при развитии универсальных способностей. В этом и будет проявлено высшее понимание этого чувства.
Полагаю, что мало кому придет в голову оспаривать утверждение А.П. Чехова, что в человеке всё должно быть прекрасно... Ну, так и украшайте всё, что́ есть вокруг вас, в вас самих, своим внутренним богатством, своей внутренней красотой. И только тогда горбинка вашего носа окажется самой что ни на есть красивой горбинкой в мире, оттопыренные ушки будут самыми милыми на свете, малый рост назовут дорогим золотником, растрепанную ветром прическу назовут кокетливой небрежностью, достойной кисти художника, и даже помятую на теле рубашку захотят разглаживать нежно рукой, а то и вообще в складках увидеть прекрасные рисунки и восторгаться ими. При этом важно, чтобы внутренняя чистота души и мыслей соответствовали чистоте вашего тела и одежды.
Не идеальный образ вне человека, а сам реальный человек, находящийся в состоянии предметно-преобразующей деятельности, осуществляющий движение через эту деятельность к идеалу – и есть реально и объективно существующая идеальность и всеобщность человеческой сущности в ее функциональном выражении, т.е. актуализируемая сущность. Совпадение движений к идеалу, в каких бы формах оно ни проявлялось, и порождает настоящее взаимное чувство любви друг к другу. Идеальность этого чувства и позволяет выходить за любую ограниченность на всеобщее, существующее как объективная, т.е. независящая от сознания каждого человека, реальность. Если бы идеальный образ всеобщего «Я» существовал только в голове, а не в самой объективной реальности, то все были бы «нарциссами», и никому не было бы знакомо даже чувство влюбленности в другого, а жизнь не предъявляла бы нам величайшие образцы того, что мы называем любовью.
Влюбленность, конечно, не любовь, но без этого «тренажерного» чувства невозможно было бы осмысливать любовь, как такое чувство, которое возникает как одна из опор в основании идеала. Контуры идеала более реалистичны и жизненны, когда полагают не понимание одного другим, а взаимопонимание, т.е. когда не требуют уважения к другим (так называемая терпимость и толерантность), а полагают взаимное уважение друг к другу; когда не обязывают односторонне поддерживать одного другим (безусловная поддержка раба своего господина), а предполагается безусловная взаимная поддержка друг друга в совместном движении к идеалу, и т.д. Взаимность потому и взаимность, что в ней предполагается диалог, а не спор, деятельный поиск истины, а не навязывание своего застывшего (омертвленного) мнения о собственном представлении истины.
Можно поставить знак равенства между такими понятиями, как идеальное, и понятием закон, но только разумное существо, познающее законы бытия, способно увидеть в нем (бытии) не случайные, а всеобщие формы развития. Поэтому идеальное – это не застывшее изваяние, картина, и даже не звуки музыки, а в изваянии, в живописи, в звуках, в художественных образах и т.п., всеобщие и необходимые связи между различными фактами и явлениями. Активным связующим звеном между ними (фактами, явлениями и законами) может и должно стать только разумное существо, известное на Земле под именем Человек. И он сам в себе узнает это самое универсальное опосредующее звено всего сущего только в предметно-преобразующей деятельности, отталкиваясь от неё, он достигает смысл бытия, который и есть жизнь.
Животные же не обладают чувством любви вообще. Поскольку не природа, а сам человек изначально творит себя как неприродное существо, поэтому и не следует искать это человеческое чувство в природе, вне человеческих отношений и действий, внутри которых и зарождаются все человеческие качества, в том числе и то самое качество, наличие которого помогает ориентироваться в идеальном (духовном) пространстве человеческих отношений.
Чем больше человек замкнут на себя, на своё эго, а не на стремление к пониманию всеобщего, к идеальности, ко всему человеческому роду, тем меньше шансов, что с ним чувство любви пожелает делить личность, способная смотреть на все вещи через призму всеобщего. Два ограниченных человека строят свои отношения исключительно на противостоянии эго каждого друг другу и бесконечному доказыванию преимущества одного перед другим. Какая уж в этом противостоянии может быть любовь?
………
[1] Задорнов М.Н. Князь Рюрик. Откуда пошла земля Русская. М.: Алгоритм 2012 г. с. 192
[2] Задорнов М.Н. там же, с. 196
[3] См. Вашкевич Н.Н. За семью печатями. Тайны происхождения языка. Библейские символы. Русская фразеология. Издание второе, дополненное, М.: 2004 г. с.26 Ведь по версии Н.Н. Вашкевича, о чем еще будет сказано, этимология большинства слов в русском языке легче всего определяется посредством установления смысла в словах арабского языка, которые, как известно, читаются справа налево.
[4] Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в четырех томах т. 3. М. «Прогресс» 1987
г. с. 306.
[5] Кудрявцев В.Т. Личность и личностный рост как проблема гуманитарного знания. Научный доклад на ХV Международной научной конференции «Ильенковские чтения – 2013» М. 2013 г. с. 100
[6] Платон. Законы, книга пятая. Собрание сочинений в 4-х томах, т. 4. Философское наследие, т. 121. М. Мысль 1994 г. с. 183.
[7] Ильенков Э.В. «Психика человека под лупой времени». Хрестоматия по педагогической психологии. М. Международная педагогическая академия. 1995 г. с. 132-133.
